Читаем Гостомысл полностью

Городок оказался удобным для контроля северных народов, признававших верховенство словенский князей, и сбора дани.

Таким образом, в городке появился дворец словенского князя.

А так как между словенским и карельским племенами была давняя дружба и словенский князь брал не тяжкую дань, а так — ради приличия, то карельский князь не стал обижаться на это.

Двор словенского князя в Кореле почти ничем не отличался от княжеских дворов в других городах.

Терем из толстых бревен в два этажа, увенчанный золотистым шпилем. Широкое крыльцо, ведущее прямо на второй этаж, где располагалась большая горница. Горница отделана золотистой сосновой дощечкой. Полы дубовые, пропитанные воском и отполированы до блеска. От дерева воздух в горнице был чист и приятно пахнет.

По стенам горницы развешено парадное оружие и знамена.

В горнице князь имел возможность собрать до сотни людей. Но обычно больше полусотни и не требовалось: на думу собирались в горнице только старшая часть дружины и городская старшина.

Остальные ждали решения во дворе, замощенном деревянными досками Решение объявлялось с высокого крыльца.

У входа на крыльцо стояла охрана из мечников — никому не разрешалось входить на крыльцо без разрешения самого князя.

На первом этаже терема находились служебные помещения: здесь воевода распределял задания младшей дружине; ключники вели записи и выдавали дружинникам необходимое для жизни.

На дворе словенского князя скапливалась собираемая с северных племен дань, в связи с чем на складах были большие запасы продовольствия и оружия.

Глядя на князей, завели дворы в Кореле и словенские купцы, и богатые карелы.

Завели дворы и ремесленники: кузнецы, и кожевники, и другие. В каждом дворе в хлевах стоял многочисленный скот и птица.

Это оказалось выгодно для всех.

Только жито приходилось привозить со стороны, на острове земли под поля не хватало, с трудом находили место, где пасти скот. Но зерна на несколько лет осады хватило бы.

Таким образом, благодаря расположению и высоким стенам врагу взять Корелу одним налетом было сложно.

А чтобы взять осадой город, требовалось несколько лет. При этом словене находились бы на твердой суше, а осаждающие на воде.

К тому же контролировать связь городка, находящегося среди множества заросших камышом островов, с большой землей было вряд ли кому под силу.

Против врага выступала и сама природа — первый же шторм, частый гость в этих местах, разнес бы флот осаждающих и потопил.

Однако, несмотря на долгое время существования города, еще ни разу не удавалось проверить его неприступность.

<p>Глава 15</p>

Князь Буревой с тревогой всматривался в море. Ладья резала воду мутным пенным следом.

Уцелевшие словенские корабли давно отстали, и теперь сзади были едва видны походившие на сидящих на воде чаек паруса.

Над горизонтом нависло темно-кровавое солнце, наводившее на сердце смутную тоску и страх.

Стоявший рядом с князем Стоум, догадавшись, куда направлен взор князя, проговорил:

— Корабли далеко отстали от нас.

— Но отстали ли датские корабли? — задумчиво проговорил князь.

— Князь, что тебя так тревожит? — спросил Стоум.

— Меня тревожит все. Я потерял дружину. За нами идут военные корабли и неизвестно чьи они, наши или вражеские, — сказал князь.

— Это наши струги. Я видел, что они все время шли за нами, — сказал Стоум.

Он тоже был неуверен, что идущие следом корабли принадлежат словенам, а не данам, но ему хотелось приободрить князя.

— Наверно, — сказал князь. — Но если за ними идут даны? Успеем ли мы приготовить город к обороне? Нас ведь там не ждут. И они ничего не знают о нашем походе на разбойников.

— Город должен быть готов к обороне всегда. Медвежья лапа проверял и остался доволен. И люди там есть. Там все время находится часть нашей дружины. Они первый удар отразят. А за это время мы на стены выведем горожан, — сказал Стоум.

— Хорошо было бы, если бы в городе оказался князь Вяйне-мяйнен с дружиной, — сказал князь Буревой.

— Вряд ли он будет в городе. Князь Вяйне приходит в Корелу только перед зимой, — сказал Стоум.

— С князем Вяйне было бы надежнее держать оборону, — сказал князь Буревой.

— Его воины очень бы пригодились нам, с ними мы покончили бы с разбойниками-данами, — сказал Стоум.

— Найти его надо будет, когда мы прибудем в Корелу, — сказал князь.

— Знать бы, где его искать. Да и найдем, так раньше осени он не придет, — сказал Стоум.

— Все равно — надо послать гонцов, — сказал князь.

— Вижу город! — крикнул дозорный с мачты, прервав разговор князя и боярина.

— Вот сейчас все разрешится. Удержим Корелу — спасемся. Ну а нет... — сказал Стоум и замолчал.

— Мы удержим Корелу. Скоро стемнеет. В ночь даны не будут штурмовать город. А к утру мы соберем людей, — сказал князь.

<p>Глава 16</p>

У княжеского посадника в Кореле Возгаря болела спина, и он разговаривал с ключником Сбыней о прошедшей проверке, лежа на кровати.

— ... А боярина я обвел вокруг пальца, — купил у Казимира десять возов сена, а потом написал, что сено съели кони, и это же сено снова отдал Казимиру и снова купил, — хвалился Сбыня.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза