Гостомысл

Слуги внесли кувшины с вином и блюдо с копченой рыбой, поставили их на стол и остановились у двери, ожидая дальнейших распоряжений. На них никто не обращал внимания.

Дальше разговор с кормчими продолжил Готлиб.

— Короче — на дворе весна! гаркнул он. — И если окажется, что какое судно не готово выйти, то кормчего и плотников вздерну прямо на мачте этого судна.

Кто-то осторожно выдохнул:

— Нам плотников не хватает.

Готлиб повернулся к воеводе:

— Харальд! Местные, говорят, очень хорошие плотники. Найти их, привести на причал, домой не отпускать. Пусть живут у судов до тех пор, пока не отремонтируют. А чтобы хорошо работали, объяви — кто будет плохо работать — повешу!

— Сделаю, конунг! — сказал Харальд и обратился к кормчим: — Слышали?

— Слышали, — после недолгого замешательс гва последовал робкий ответ.

— Тогда идите отсюда, пока конунг добрый, и делайте, что вам сказано! — сказал Харальд.

Выгнав кормчих из гридницкой, Харальд крикнул в открытую дверь:

— Снио!

Через секунду в гридницкую вошел крепкий воин, на его плечи для защиты от холода была наброшена шкура. Вид у него был мрачный.

Готлиб усмехнулся и сказал:

— Вот это настоящий воин. А то разнежились, — в шубах ходят. Харальд, прикажи остальным снять шубы и вести себя, как мужчинам.

Харальд на эти слова конунга не ответил и обратился к Снио:

— Снио, возьми десяток мечников, пройдись по городу, и налови с полсотни плотников. Отведешь их на причал, пусть помогают нашим плотникам и кормчим ремонтировать суда. А чтобы не разбежались, приставь к ним охрану.

Снио поклонился и молча вышел.

— Люблю таких воинов, — сказал Готлиб. — Мало разговаривают, да хорошо дело делают. Только надо было его предупредить, чтобы не калечил плотников.

Харальд пожал плечами и сказал:

— Зачем? Если и покалечит кого, так другие лучше работать будут.

— Ну да! — рассмеялся Готлиб.

Харальд не смеялся, у него имелся новый разговор.

— Готлиб... — холодно начал Харальд.

Харальд никогда еще так холодно к Готлибу не обращался и, почувствовав неприятный разговор, с губ конунга улыбка мгновенно исчезла.

Харальд продолжил:

— Готлиб, мы пережили тяжелую зиму: климат в этих местах очень суровый; местные жители не любят нас, как только наши люди удаляются от стен города, так они бесследно исчезают, и неизвестно убиты ли они, или они замерзли. Мы ни разу не сходили ни на охоту, ни на рыбалку. А так как мы не выпускаем и местных жителей, то с едой становится плохо. Нашим воинам не нравится...

Готлиб вскочил и яростно крикнул:

— Что им не нравится?! Что я дал им добычу, какую они и за десяток походов не смогут взять?! Они что — голодают? Они мне не верят?!

— Успокойся, конунг, — спокойно проговорил Харальд. — Дружина тебе доверяет, но нашей дружине нужен праздник.

— Ах, вот в чем дело! — так же быстро успокоился Готлиб. — Ну, так давай устроим пир. А если чего нет в наших кладовых — отобрать у дикарей. Пусть они подыхают с голоду, а я своих воинов ни в чем ущемлять не буду.

Харальд улыбнулся и сказал:

— Так и сделаем. Только не ругай их за шубы. Здесь так холодно.

Глава 91

Когда Девятко привели в гридницкую, и он увидел конунга и воеводу Харальда, он окончательно уверился, что даны решили принять его в свою дружину.

Сопровождающие воины остались за спиной Девятко и, положив руки на рукоятки мечей, настороженно наблюдали за ним.

Девятко внутренне усмехнулся, — у него не было оружия, — но злить данов было ему не с руки. Он расстегнул богатую шубу, снял шапку и низко поклонился.

«Как раб кланяюсь! — злобно подумал Девятко, и осек себя, — Чем ниже сгибаешься, тем голова целее!»

— Здрав будь, конунг... и ты, воевода, — проговорил он медовым голосом.

Бронзовая кожа на копченых окунях от жара треснула и обнажила ослепительно белое мясо. От рыбы распространялся такой соблазнительный запах, что Девятко невольно облизнулся.

Но конунг не словенский князь, — за свой стол чужого боярина не посадит.

Минут пять Девятко ждал, пока конунг разделает окуня, затем оближет пальцы и выпьет большой стакан вина.

Воины за спиной Девятко молчали, но он спиной чувствовал их презрительный взгляд.

Наконец конунг икнул и обратил внимание на словенского боярина.

— Это Девятка, — сказал Харальд.

— Собачье имя, — сказал, усмехнувшись, конунг.

Девятко понял, о чем они говорили, но, хотя оскорбление и задело его, промолчал.

Готлиб спросил:

— Харальд, он знает наш язык?

Харальд пожал плечами.

— А как же мы будем с ним разговаривать? — спросил конунг.

— Надо позвать Олава, — ответил Харальд. — Он по-ихнему тараторит, как на родном.

— Я знаю ваш язык, — злорадно сообщил Девятко.

Но даны ни в малейшей степени не смутились.

— Ну, раз знаешь, так отвечай на наши вопросы, — сказал Готлиб.

— Задавайте — отвечу, — сказал Девятко.

— Ты воевал с нами? — спросил Харальд.

Девятко на секунду задумался, — если скажет, что не воевал, то даны ему не поверят, к тому же это будет означать, что он плохой воин.

— Воевал. Я дружинник князя Буревого, — честно ответил Девятко.

— А почему изменил своему князю Бурвольду? — спросил Готлиб.