Читаем Гостомысл полностью

— Обойдемся без них. Тут важно улучить момент, не прозевать полного вскрытия озера. Если неожиданно нападем, то успех будет на нашей стороне. Лисий хвост передает, что горожане тоже готовы биться с данами, — сказал Медвежья лапа.

— Если мы обойдемся без карелов, то зачем же я тогда женился на Кюллюкки? — спросил Гостомысл.

— Теперь боярин Медвежья лапа горячится, — насмешливо сказал Стоум. — Без карелов мы не обойдемся. Однако весна в этом году ранняя, поэтому надо послать гонцов к князю Вяйне-мяйнену, чтобы поторопился.

Его замечание задело Медвежью лапу, он фыркнул, и голосом полным яда спросил:

— Стоум, не иначе ты свихнулся, как же князь Вяйнемяйнен подойдет, если на озере лед? Струги пока не умеют плавать по льду.

Лицо Стоума покраснело.

— А ты меня, боярин, не срами перед князем, — я воин не хуже тебя?

Медвежья лапа усмехнулся и тронул рукоять меча.

— Ты — не хуже меня? Насчет языка — может быть. А насчет другого — давай поборемся.

Бояре были так решительно настроены, что Гостомысл испугался, что они подерутся.

Насчет итога драки он не сомневался. Стоум был хитер, но Медвежья лапа был силен так, что одним ударом мог его прихлопнуть. А Гостомыслу нужны были оба боярина с их достоинствами и недостатками.

— Тихо, бояре! — прикрикнул Гостомысл. — На поле боя будете выяснять, кто из вас лучше. А то схлестнулись как, тетерева на току.

Бояре тяжело сопели, но уже попыток драться не предпринимали.

— Ратиша, дай им вина. Это их успокоит, — приказал Гостомысл.

Ратиша вынул из шкафчика жбан с вином, плеснул в кружки и поставил их перед боярами.

Бояре к ним не притронулись.

— Пейте! — приказал Гостомысл.

— С утра — вино пить? Нелепо, — пробурчал Стоум.

— Драться моим лучшим воеводам еще нелепее, — сказал Гостомысл.

Бояре взяли кружки и выпили вино. После этого они и в самом деле стали смотреть друг на друга не так злобно.

— Вам есть чего еще сказать по делу? — спросил Госто-мысл.

Оба боярина молчали.

— Значит — нет, — сказал Гостомысл и заключил: — Как я вижу, вы не можете сказать мне, когда выходить нам в поход...

— Через три недели, — сказал Медвежья лапа.

— Глупости, — сказал Стоум. —- Только после того, как к нам придут карелы.

— Потому что сами не знаете этого, — сказал Гостомысл, — поэтому вот вам мое решение: готовьте наше войско к выходу, чтобы в любой момент оно могло выйти. А остальное будет зависеть от богов. Все — идите.

— Будет сделано, — сказал Медвежья лапа и вышел из комнаты.

Стоум задержался, собирая записки.

— Медвежья лапа слишком неосторожен и недальновиден. Воин он несомненно хороший, но воевода плохой, — сказал он, проводив Медвежью лапу глазами.

— А для чего тогда мы, — сказал Гостомысл.

Боярин хотел еще что-то сказать, но Гостомысл перебил его.

— Кюллюкки с подругами самовольно захватила половину дворца. Теперь у нас не дворец, а девчачий цветник. Куда ни пойдешь, на девку наткнешься, — огорченно проговорил Гостомысл.

— Прогнать ее с девками в отведенные ей комнаты? — спросил Стоум.

— Не надо. Все равно скоро нам идти на войну, — сказал Гостомысл.

— Да, тогда тебе надолго будет не до нее, — сказал Стоум.

— Зря ты меня заставил жениться на Кюллюкки. Она противная девчонка. После свадьбы со мной даже не разговаривает. И смотрит на меня с презрением, — сказал Гостомысл.

— Она еще глупая, — сказал Стоум. — Но скоро поумнеет.

— Скоро мы, может быть, погибнем, — сказал Гостомысл.

— Тогда ее отцу самому придется биться за твое наследство, — сказал Стоум.

— Но тогда для нас это не будет иметь никакого значения, — сказал Гостомысл, ушел к окну и сделал вид, что чем-то увлекся.

Поняв, что разговор завершен, Стоум поклонился и вышел.

Как только он вышел, Гостомысл вернулся к столу и спросил Ратишу:

— И что ты думаешь об этом?

— Все это плохо. Они поссорились надолго. Теперь они будут спорить по каждому поводу, — сказал Ратиша.

— Конечно, нехорошо, когда воеводы ссорятся из-за пустяков перед началом войны, но зато теперь они, соревнуясь между собой, будут проявлять весь свой ум и способности. На войне это полезно, — сказал Гостомысл.

— Наверно, — сказал Ратиша. — Я весь разговор записал. Читать будешь?

— Позже. Сейчас сходим и посмотрим на наши корабли. Не развалились ли за зиму? — сказал Гостомысл.

Ратиша помог одеться Гостомыслу, и они пошли на причал.

<p>Глава 88</p>

Готлиб и Харальд с утра также направились на причал.

Как только они вышли из городских ворот, из посеревшей пустыни Нево-озера потянуло ледяным дыханием зимы.

Даны завернулись в шубы, — за зиму они награбили в городе немало ценных мехов, поэтому больше скромную одежду из грубых шкур не носили.

Причал и стоящие на берегу струги и ладьи были еще завалены снегом, но у берега уже темнела тонкая полоска воды.

— Как ты думаешь, скоро ли сойдет лед? — спросил конунг.

Харальд пожал плечами и проговорил:

— У нас давно бы лед сошел, но здесь места намного суровее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза