Читаем Гостомысл полностью

— Это так... но что же делать? Не поеду — умру тут...

Стоум молчал.

Пришлось Девятко предложить:

— Тогда, на время болезни, пусть князь отпустит меня с дружины.

Стоум окинул Девятко странным взглядом, на полминуты задумался, затем сказал:

— Пусть будет так. Можешь уходить. Дружинник волен служить тому, кому желает.

<p>Глава 80</p>

Как и обещал Медвежья лапа старшинам, он вернулся к городу через два дня.

За это время плотники обрубили собачью с рогами голову на датском корабле и приделали к носу высокий лик морской девы.

День был пасмурный: с утра блеснуло солнце, а потом небо заволокло белесой туманной хмарью, и посыпался мелкий холодный дождь. А как только солнце скрылось за почерневшим лесом и на свинцовую воду упала тень, с севера потянуло морозным ветром, игольчато кольнуло лица ледяной пылью, сменившей дождь.

Река опустела, стало неуютно и тихо.

Тишину осторожно резал плеск бережно опускаемых в воду весел и скрип дерева, —- гребцы поленились и плохо смазали салом уключины.

Медвежья лапа, положив руку на борт, вглядывался в темноту. Ходить на струге по темноте без огня опасно, но скоро должен появиться городской причал, на котором находятся сторожа викингов. Попадаться им на глаза не стоило.

— Ни зги не видно! — мрачно проговорил Медвежья лапа.

— Ага, берега совсем не видно! — сказал Белка, который за зоркий глаз был поставлен дозорным. — Так и проглядеть место можно.

— Не дай бог! — сказал Медвежья лапа и предупредил: — Ты, Белка, смотри в оба глаза, чтобы не проскочили место и не попали в лапы к данам.

Белка выругался:

— Леший их забери! Чего они огни не жгут? Давно пора.

Медвежья лапа нагнулся над бортом, всматриваясь в темноту и, видимо, что-то разглядев, проговорил:

— Постой, Белка, кажись здесь нам выходить на берег. Скажи кормчему, чтобы правил к берегу.

Белка пробежал между гребцов и шепнул кормчему прямо в ухо:

— Правь на берег.

Кормчий переложил рулевое весло и громким шепотом скомандовал гребцам:

— Левое весло — табань!

По левому борту гребцы придержали весла в воде, и струг, опустив водяные усы, плавно развернулся поперек реки.

Волна ударила в бок струга и качнула его.

Тогда кормчий дал следующую команду, и струг осторожно двинулся в темноту.

Вскоре появились темные очертания над водой, и нос корабля мягко врезался в песчаный берег. От неожиданного толчка Медвежья лапа едва не кувыркнулся через борт.

Удержавшись, злым шепотом приказал:

— Белка, пошарь за бортом.

Белка поднял с днища багор и потыкал впереди носа. Багор плеснул водой, хрустнул тонким прибрежным ледком и уперся в твердую землю.

Белка прислонил багор к борту и доложил:

— Боярин, разреши зажечь огонь и посмотреть, что там.

— Я тебе зажгу! Хочешь, чтобы даны увидели? — сердито проговорил Медвежья лапа и приказал: — Лезай так.

Белка перевалился через борт; на секунду исчез; затем мелькнуло белое пятно.

— Берег рядом! — горячо зашептал он в лицо боярину.

Медвежья лапа распорядился:

— Опускайте сходни!

Гребцы быстро выдвинули за борт доску с набитыми поперечинами и с шумным плеском уронили его в воду.

Медвежья лапа свирепо рыкнул:

— Тихо, оголтелые!

Белка поднял конец доски и аккуратно опустил на землю. Когда убедился, что сходни лежат на берегу надежно, сказал вполголоса:

— Боярин, можешь сходить. Я подам тебе руку.

— Сейчас, — проговорил боярин и распорядился: — Тишка, Булан, возьмите копья и пройдите вперед, зажгите небольшой костер и ждите старшин. А как появятся, ведите их сюда. А если даны появятся, то бегите со всех ног сюда и кричите.

Тишка и Булан сбежали по прогибающимся сходням.

— Остальные, — продолжил распоряжения Медвежья лапа, — раскачайте струг, чтобы отлип ото дна, пусть струг стоит на воде, чтобы в случае чего быстро можно было уйти.

Гребцы, низко пригибаясь, чтобы видеть сходни, сошли на берег и встали у бортов.

За ними на сходни ступил Медвежья лапа. Белка подал ему руку.

Держась за руку, Медвежья лапа сошел на землю и, встав в стороне, завернулся в шерстяной плащ и стал наблюдать, как гребцы раскачивают струг.

— И — ах! И-и — ах! — качнули струг гребцы.

После нескольких толчков струг закачался на воде, Белка едва успел придержать сходни, чтобы они не упали.

— Раззява! — незлобно отругал Медвежья лапа, проговорил: — Хватит! — и велел всем вернуться на струг, сесть к веслам и ждать сигнала к отплытию.

Сам остался на берегу. Рядом с ним кутался в зипун Белка. К этому времени там, куда ушли Тишка и Булан, загорелся желтый огонек.

Казалось, что огонек висит в воздухе, словно далекая звезда. Она была робка и далека, и от этого темнота казалась еще непроницаемее и неприветливее.

Медвежья лапа подумал, что в такой темноте вряд ли старшины найду, но огнем могут заинтересоваться даны.

На причале также зажгли огни, и эти огни казались совсем рядом. Были слышны даже голоса сторожей, — они с громким смехом переговаривались.

Боярин взглянул на Белку и сказал:

— Белка, а возьми на всякий случай лук и стрелы... и принеси мне щит.

— Щас, боярин! — отозвался Белка, ловко перемахнул через борт и через минуту снова появился рядом с боярином.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза