Госпиталь брошенных детей

Мужчины: их было трое. Один из них залез в карету, заполнив ее своей черной тушей. Он обшарил тела моих родителей, снял их кольца и ожерелья, вытащил даже заколку из волос моей матери. Ее волосы рассыпались и упали мне на плечо. Он снял отцовские туфли с золотыми пряжками и красивые мамины туфельки, прикарманил ее кошелек, ругаясь из-под маски и швыряя вещи наружу свои подручным. Все это время мои родители истекали кровью, которая скапливалась под ногами и стекала наружу. Их глаза были пустыми и остекленевшими.

Мои уши были все еще заложены от выстрелов, более громких, чем все, что я когда-либо слышала, наполнивших мою голову оглушительным звоном. Где-то вдалеке плакал ребенок. Но это не было частью воспоминания; я не плакала, а Амброзия находилась дома с простудой. Кто же плакал? Они еще не застрелили меня, и наверное, не убьют, если только я смогу…

– Миссис Каллард!

Они схватили меня, но я отбивалась изо всех сил. Я лягалась, кусалась и размахивала руками, а потом оказалась на полу, и моя щека прижималась к ковру. Я ничего не видела, но мои руки были свободны, и я поползла вперед. В следующий момент я нащупала кочергу, прислоненную к каминной решетке, и крепко ухватилась за нее. Я размахнулась, одновременно призывая на помощь Агнес и Марию пронзительным криком.

– Александра, нет!

Кочерга попала в мощный кулак, и ее вывернули у меня из рук. Я боролась и тянула, но он был сильнее. Все, что я видела в слепой и безумной панике – жуткая черная маска, мужская шляпа и зеленый сюртук. Потом кочергу швырнули на пол, сковали мне руки жесткой хваткой, и я вдруг осознала, что две другие фигуры – в юбках. Мои глаза постепенно привыкали к темноте; теперь я видела, что высокая женщина обнимает плачущую девочку.

«Там ребенок», – сказал один из мужчин тридцать лет назад на девонширской дороге, которая петляла, как река, между зелеными вершинами и ущельями. Теперь здесь, в моей гостиной тоже был ребенок, а когда с него сняли маску, он оказался Шарлоттой. Женщиной, стоявшей рядом с ней, была ее няня Элиза, а мужчиной, который держал меня, был мой друг, доктор Мид. Я в ужасе и смятении смотрела на них. Это оборотни или я сошла с ума? Кто я: десятилетняя девочка или сорокалетняя женщина? Их лица темнели вместе с меркнущим светом, комната снова начала вращаться, и я падала, падала, падала в пустоту.

Я очнулась в моей спальне, когда доктор Мид опускал меня на кровать. Он снял мои домашние туфли и ухаживал за мной с величайшей заботой и вниманием. Ему было невдомек, что я пришла в себя и наблюдаю за ним, а когда он увидел меня, на его лице была написана такая скорбь, что мне снова стало нехорошо. Я заплакала: это были воющие, неудержимые, бурные рыдания, исходившие из глубины моего существа. Где была та трещина, та замочная скважина горя, куда я никогда не заглядывала, чтобы не потерять себя и не раствориться в нем?

– Миссис Каллард, – тихо сказал он. – Вот, понюхайте.

Он положил кусочек марли мне под нос, и когда я вдохнула, ледяной ветер обжег мои нервы, очистил разум, и от него заслезились глаза. Доктор Мид сидел на краю кровати, положив теплую руку мне на лоб, и постепенно жуткое давящее ощущение отступило. Он вытер мне глаза и щеки носовым платком и убрал его в карман. Когда я пришла в себя, то не могла глядеть на него. Он сидел слишком близко; его присутствие было навязчивым, почти принуждающим. Я хотела, чтобы его не было в моей комнате, в моем доме.

– Уходите, – сказала я.

Он оцепенел, и кровать скрипнула под его весом. Я повернулась к стене слева от меня, где висела картина с двумя молочницами на аллее.

– Миссис Каллард, – тихо, но энергично произнес он. – Я глубоко обеспокоен…

– Уходите, – прошептала я, продолжая смотреть на ведра молочниц, на мечтательное выражение их лиц. – Немедленно.

Он выждал долгую паузу, потом неловко встал, свесив руки по бокам.

– Я вернусь с лечебной настойкой, – сказал он.

– Вы жестокий человек. – Я повернулась и посмотрела прямо на него. Его лицо выглядело еще ужаснее, чем после того, как умер его дед. Его волосы были в беспорядке, воротничок порван, как будто он с кем-то подрался в таверне. Я с ужасом осознала, что, должно быть, сама сделала это. Его зеленый сюртук исчез; несомненно, доктор сбросил его, чтобы отнести меня наверх. Я покраснела от стыда и отвращения, пока он хватал воздух ртом.

– Мы хотели преподнести вам сюрприз, – наконец промямлил он. – Мы купили маски в саду; это я придумал.

– Вам известно, что мои родители были убиты разбойниками с большой дороги прямо у меня на глазах? Их было трое, и они были в масках. Они обобрали еще не остывшие тела моего отца и матери, пока я сидела между ними.

Его лицо исказилось от горя пополам с раскаянием.

– Я не знал, – глухо сказал он. – Дэниэл не рассказывал мне.

– В самом деле? – едко спросила я. – Как прискорбно. Если бы он рассказал, то мы могли мы избежать всего, что случилось потом.

– Он сказал мне, что они погибли в дорожном происшествии. Что это был несчастный случай.