Дхатт вычёркивал их имена, и я следовал его примеру, когда аспиранты один за другим проходили в общую комнату, чтобы поговорить с нами. Всех их опрашивали раньше, но они являлись послушно, как ягнята, и отвечали на вопросы, от которых их, должно быть, тошнило.
— Я обрадовалась, когда поняла, что вы здесь из-за Махалии, — сказала девушка-гот. — Это звучит ужасно. Но я думала, вы нашли Иоланду и что-то произошло.
Её звали Ребеккой Смит-Дэвис, и здесь она была первый год, занималась реконструкцией горшков. Она еле сдерживала слёзы, говоря о своих подругах, погибшей и пропавшей.
— Я думала, вы нашли её, и это было… Знаете, она была…
— Мы даже не уверены, что Родригез пропала, — сказал Дхатт.
— Вы так говорите. Но понимаете… С Махалией и всем прочим. — Она покачала головой. — Обе они занимались чем-то странным.
— Оркини? — спросил я.
— Да. И кое-чем ещё. Но главное — да, Оркини. Но Иоланда больше в это углубилась, чем Махалия. Говорили, что Махалия занималась этим раньше, когда только начинала, но сейчас, по-моему, это её не очень интересовало.
У нескольких аспирантов, в отличие от их учителей, было алиби на ночь смерти Махалии, поскольку они молоды и поздно разошлись с вечеринки. В какой-то неопределимый момент Дхатт начинал считать Иоланду официально пропавшей без вести, и его вопросы становились всё более точными, а записи занимали всё больше времени. Это не принесло нам особой пользы. Никто не был уверен, когда видел её в последний раз, только в том, что её не видно несколько дней.
— У вас есть соображения о том, что могло случиться с Махалией? — спрашивал Дхатт у всех аспирантов.
Отрицание следовало за отрицанием.
— Я в заговорах не участвую, — сказал один парень. — То, что произошло… было невероятно ужасным. Но, знаете, мысль о том, что есть какая-то большая тайна…
Он покачал головой. Вздохнул.
— Махалия была… она ни во что не ставила людей, и то, что с ней случилось, произошло потому, что она пошла не в ту часть Уль-Комы, не с тем человеком.
Дхатт делал записи.
— Нет, — сказала одна девушка. — Никто её не знал. Допустим, думаешь, что знаешь, но потом осознаёшь, что она занимается всевозможными тайнами, о которых ты понятия не имеешь. Я её немного боялась. Она мне нравилась, да, но была вроде как слишком напористой. И умной. Может, она с кем-то встречалась. С каким-то местным психом. Вот что с ней было… Она влезала в странные вещи. Я всегда видела её в библиотеке — нам выдали вроде как читательские билеты для здешней университетской библиотеки, да? — и она всё время делала в своих книгах такие небольшие заметки.
Она сымитировала движения убористого письма и покачала головой, приглашая нас согласиться с тем, как это странно.
— Странные вещи? — уточнил Дхатт.
— Ну, понимаете, всякое слышишь.
— Она кого-то довела, да. — Эта молодая женщина говорила громко и быстро. — Кого-то из психов. Слышали, как она впервые приезжала в города? В Бещель? Она чуть не влезла в драку. Вроде как с учёными и вроде как с политиками. На археологической конференции. Это трудно сделать. Удивительно, что ей вообще разрешили куда-то въехать.
— Оркини.
— Оркини? — переспросил Дхатт.
— Да.
Этот последний говоривший был худым и застенчивым пареньком в грязной футболке, украшенной, по-видимому, каким-то персонажем из телешоу для Детей. Его звали Роберт. Он смотрел на нас с печалью. Отчаянно моргал. По-иллитански говорил неважно.
— Вы не против, если я поговорю с ним по-английски? — спросил я у Дхатта.
— Нет, — сказал он.
Кто-то просунул в дверь голову и уставился на нас.
— Продолжайте, — сказал мне Дхатт. — Я на минутку.
Он вышел, прикрыв за собой дверь.
— Кто это был? — спросил я у парня.
— Доктор Уль-Хуан, — сказал тот. Ещё один уль-комский учёный на раскопках. — Вы найдёте того, кто это сделал?
Я бы ответил набором обычных бессмысленных прописных истин, но для этого он выглядел слишком страдающим. Он посмотрел на меня и прикусил губу.
— Пожалуйста, — сказал он.
— Что вы имели в виду, говоря об Оркини? — спросил я в конце концов.
— Я имею в виду… — Он покачал головой. — Не знаю. Просто всё думаю об этом, понимаете? И из-за этого нервничаю. Знаю, это глупо, но Махалия раньше занималась этим вплотную, а Иоланда всё больше и больше в это погружалась, мы из-за этого дразнили её, выводили из себя, понимаете? А потом обе исчезают…
Он опустил глаза и прикрыл их рукой, как будто у него не было сил моргать.
— Это я сообщил об Иоланде, — сказал он. — Когда не смог её найти. Не знаю. Просто это заставляет задуматься.
Больше сказать ему было нечего.
— Кое-что у нас есть, — сказал Дхатт.
Он указал мне путь вдоль проходов между офисами, обратно из Бол-Йеана. Посмотрел на кучу заметок, которые сделал, отобрал из них визитные карточки и номера телефонов на клочках бумаги.
— Пока не знаю, что именно, но кое-что есть. Может быть. Чёрт.
— От Уль-Хуана ничего? — спросил я.
— Что? Нет. — Он глянул на меня мельком. — Подтвердил большую часть того, что сказала Нэнси.
— Знаете, что интересного в том, чего мы не получили? — спросил я.
— А? Не понимаю, — сказал Дхатт.
Мы приблизились к воротам.