Город и город

Их окружали временные заборы, но я стоял выше и мог смотреть поверх этих заграждений. Повышающийся и понижающийся ландшафт, поросший деревьями и цветами, кое-где выглядел более диким, кое-где — ухоженнее. В северной части парка, где располагались собственно руины, то, что сначала представлялось пустырём, оказалось кустарником, перемежаемым старыми камнями павших храмов, где покрытые холстом переходы связывали шатры и сборные офисные здания, в некоторых из которых ещё горел свет. Было понятно, что здесь ведут раскопки: большая часть земляных работ скрыта и защищена жёсткими тентами. Фонари испещряли землю, сияя на зимней умирающей траве. Некоторые были сломаны и не испускали ничего, кроме избыточных теней. Я видел ходившие фигуры. Охранники, сторожившие эти забытые, а затем вспомненные воспоминания.

Местами к парку и самой площадке вплоть до щебня и кустарника подходили тыльные стороны зданий, почти все находились в Уль-Коме (некоторые нет), и казалось, они борются против неё, против истории. Раскопкам Бол-Йеана оставалось около года, прежде чем непреодолимый рост города их задушит: деньги сокрушат границы из ДСП и гофрированного железа, и с официальным выражением сожаления и ссылками на необходимость в Уль-Коме, перемежаясь с Бещелем, вырастет ещё один деловой квартал.

Я проследил на карте расстояние и маршрут между Бол-Йеаном и офисами Уль-комского университета, используемыми отделением археологии Университета принца Уэльского.

— Эй!

Это был офицер милицьи, державший руку на рукоятке пистолета. Его напарник стоял в шаге сзади.

— Что вы делаете? — Они пристально смотрели на меня. — Эй.

Офицер сзади указал на мой значок посетителя.

— Что вы делаете?

— Меня интересует археология.

— Чёрта лысого! Кто вы?

Он щёлкнул пальцами, требуя документы. Несколько не-видящих бещельских пешеходов переходили на другую сторону улицы, вероятно, не осознавая этой сцены. Мало что более тревожно, чем неприятности в ближнем зарубежье. Было поздно, но некоторые улькомане находились достаточно близко, чтобы услышать наш обмен репликами, и не стали притворяться, что не слышат. Несколько человек остановились посмотреть.

— Я… — Я дал им свои документы.

— Тье Аддер Борло.

— Более или менее.

— Полицейский? — Они уставились на меня в полном замешательстве.

— Я здесь помогаю милицьив международном расследовании. Предлагаю связаться со старшим детективом Дхаттом из Бригады убийств.

— Чёрт.

Они посовещались вполголоса, чтобы я не слышал. Один передал что-то по рации. Было слишком темно, чтобы снять Бол-Йеан на камеру моего дешёвого мобильника. До меня донёсся аромат какой-то чрезвычайно пахучей уличной еды. Он становился всё более главным кандидатом на запах Уль-Комы.

— Всё в порядке, инспектор Борлу. — Один из них вернул мне документы.

— Сожалеем об этом, — сказал его коллега.

Они выглядели обеспокоенными и ждали.

— Всё нормально. Я всё равно возвращаюсь в отель, офицеры.

— Мы сопроводим вас, инспектор.

Удержать их было невозможно.

Дхатт, явившийся за мной на следующее утро, не говорил ничего, кроме любезностей, когда вошёл в столовую, где нашёл меня пробующим «Традиционный уль-комский чай», который был приправлен сладкими сливками и какими-то неприятными специями. Он спросил, как мне понравился номер. Только когда я сел в машину и он рванул прочь от бордюра быстрее и неистовее, чем даже накануне его сотрудник, он наконец сказал:

— Зря вы так прошлой ночью.

Сотрудники и аспиранты уль-комской археологической программы Университета принца Уэльского размещались в основном в Бол-Йеане. Я прибыл на раскопки уже во второй раз менее чем за двенадцать часов.

— Я не назначал встреч, — сказал Дхатт. — Поговорил с профессором Рошамбо, руководителем проекта. Он знает, что мы снова приезжаем, но остальных я решил застать врасплох.

Ночью мне удалось всё осмотреть издалека, но вблизи стены загораживали площадку от наблюдателей. Милицьяразмещалась на постах снаружи, а охранники находились внутри. Значок Дхатта позволил нам пройти в маленький комплекс временных офисов. У меня имелся список сотрудников и аспирантов. Сначала мы зашли в офис Бернара Рошамбо. Это был жилистый мужчина лет на пятнадцать старше меня, который говорил по-иллитански с сильным квебекским акцентом.

— Мы все опустошены, — сказал он нам. — Я не знал этой девушки, понимаете? Только видел в общей комнате. Знал по репутации.

Его офис был переносным домиком, на временных полках стояли папки и книги, фотографии его самого на разных площадках раскопок. Мы слышали, как снаружи ходят и переговариваются молодые люди.

— Разумеется, мы окажем вам любую посильную помощь. Сам я многих аспирантов не знаю, не очень хорошо. У меня сейчас трое аспирантов. Один находится в Канаде, двое других, я думаю, вон там. — Он указал в направлении главного раскопа. — Их я знаю.

— А как насчёт Родригез?

Он посмотрел на меня, давая понять, что сбит с толку.

— Иоланды? Одной из аспиранток? Её вы видели?

— Она не входит в мою тройку, инспектор. Боюсь, что я не так уж много могу вам сказать. Есть ли у нас… Она что, пропала?