Город энтузиастов (сборник)

Тут он заметил в глубине комнаты большого широкогрудого и тучного мужчину, с несколько, может быть, оплывшим лицом и усталой улыбкой.

– А, строитель! – Обрадованно протянул товарищ Лукьянов: – каковы успехи?

– Вы знакомы? Неужели? – притворно удивилась Муся.

– А как же? Ты знаешь, с какими он планами пришел… А я вас холодом немножко, холодом обдал. Ведь верно, сознайтесь?

– А я не знаю, какие такие планы, – тоном искреннего любопытства ответила Муся. – Может быть, Юрии Степанович расскажет?

Юрин Степанович не заставил себя просить второй раз.

Понимая, что этот доклад, может быть, самый важный из всех тех докладов, которые ему приходилось до сих пор делать и, может быть, придется делать в будущем, Юрий Степанович употребил все силы своего красноречия, чтобы заинтересовать слушательницу. Он обращался не к товарищу Лукьянову, а к Мусе. Муся, выдерживая свою роль до конца, где нужно – поддакивала, где нужно – удивлялась, где нужно – восхищалась, а где нужно – выражала явное возмущение.

– Неужели никто не поддержал? Удивляюсь! – говорила она, недовольно складывая губы. – Ведь мы таким делом кого угодно удивить можем!

Товарищ Лукьянов не возражал.

– С этой стороны, конечно, но ведь понимаешь, средства. Откуда что взять…

В дверях появился какой-то очень еще молодой человек и исчез.

– Ах, я и забыла – извинилась Муся. – Позвольте вас на минуточку оставить вдвоем. Меня ждут…

Минуточка растянулась на полчаса.

Представляете вы себе, дорогой читатель, что значит встретиться с сильным мира сего не в его кабинете, когда он, окруженный секретарями и телефонами, изображает вершителя судеб нашей великой республики, – а в гостиной его вероятной фактической жены, и сидеть с ним глаз на глаз в продолжение получаса и говорить с ним не в качестве скромного просителя или сотрудника того или другого учреждения, а в качестве друга детства этой любимой женщины и даже фактической жены, обращаясь к нему как равный к равному, не давая даже понять, что от одного слова его многое зависит в выполнении ваших планов.

Разговор в подобной обстановке сводится примерно к следующему:

– Прекрасное дело, весьма нужное, – говорит один.

– О, конечно, весьма нужное, – отвечает другой и вынимает папиросы.

– Не хотите ли моих – новая марка. Очень хорошие, если не снизят качества. Вы ведь знаете нашу теперешнюю обстановку – бюрократизм, волокита.

– Да, что верно, то верно.

– Представьте себе, прихожу к этому – кажется, Ратцель, а он!

– Что ж делать – вековое наследие.

– Конечно, наследие. А что нужно для того, чтобы развернуть работу? Энергичные люди. Вас я всегда представлял таким. На фронте гражданской войны…

– А знаете, какой был однажды случай… Мы дрались с Колчаком…

Один случай, другой случай – и вдруг оказывается, что вы были в одной дивизии. Впрочем в последствии выясняется, что не в одной дивизии, зато на одном фронте.

А в прочем потом еще раз выясняется, что и на разных фронтах – но это все равно, что на одном.

– Помните вы такого-то?

– Как же не помнить. Герой! Куда теперь делись эти люди – мало в ком осталась хоть частица этой энергии…

– Война – праздник революции… А все-таки будни имеют своих, хотя и не так заметных, героев.

Пять минут такого разговора, десять минут, полчаса – а потом…

А потом входит Муся и напоминает, что пора в театр. Об этом же вспоминает и Бобров: у него тоже есть билет в театр. Впрочем, оказывается, что у него нет билета, но зато он достанет. В антракте он не раз и не два встретится с интересующим его лицом, скажет несколько ничего не значащих слов, но за то уже как старый знакомый и уйдет из театра, запомнив изо всей шедшей на сцене драмы или комедии одну только реплику и то из уст не находящейся на сцене Муси.

– Не забудете? Приходите, если вам нетрудно, хоть завтра.

И завтра же, не забывая, что вечером во что бы то ни стало надо найти полчаса-час и быть у Муси, – завтра же начать новый обход заинтересованных учреждений и лиц, подготавливая дело если не к положительному, то к благожелательному исходу.

* * *