Доминиканец теребил в руках дорогие нефритовые чётки, подаренные Бартоломео де Секейра, бандейрантом из Сан-Доминго, не раз посещавшим прецепторию. Во время своих визитов бандейрант не забывал делать щедрые подношения святой церкви.
Сесар Бенавенте, доверенный человек прецептора, фактически его глаза и уши на территории Бразилии, приближался к Сан-Паулу верхом на муле. Облачённый в чёрную рясу бенедиктинца[108], ордена, имевшего на здешних землях одну единственную миссию, но, тем не менее, вызывавшего доверие и уважение католиков благодаря своему миролюбию и милосердию, завернул в придорожную харчевню, дабы отдохнуть и утолить голод.
Хозяин заведения, пожилой креол, тотчас приказал прислуге обслужить почтенного монаха, который пожелал откушать суп из мясного фарша и овощей, с маленькими маисовыми клецками, смешанными с сыром.
Дождавшись, когда монах насытиться, хозяин спросил его:
– Вы святой отец, видно прибыли издалека…
Тот кивнул и сдержанно ответил:
– Да, сын мой, я проповедовал на западных территориях.
– Неужто, орден святого Бенедикта, – хозяин глазами указал на равноконечный крест, украшавший капюшон монаха, – намеревается организовать в наших краях ещё одну миссию?
– Возможно, сын мой… На всё воля Господа, – также сдержанно ответил Сесар и осенил себя крестным знамением.
Хозяин и присутствующие в харчевне, в основном бандейранты, также перекрестились.
– Благословите, святой отец… – попросил один из них, по виду самый молодой. Он приблизился к Сесару и опустился на колени.
– Как твоё имя? – поинтересовался лже-бенедиктинец.
– Аугусто… – ответил тот.
Сесар осенил бандейранта крестным знамением и сказал:
– Благословляю тебя, сын мой… Отпускаю тебе все грехи…
Аугусто перехватил руку монаха и запечатлел на ней страстный поцелуй.
– Чтите святую церковь, дети мои, ибо придёт час и нам придётся защищать её! – Многозначительно произнёс лже-бенедиктинец.
Бандейранты и кабальерос насторожились и проявили к словам монаха нескрываемый интерес.
– Что же ей угрожает, святой отец? – поинтересовался щеголевато одетый молодой кобальеро.
По эспадрону[109] с изящным эфесом, а также богатым ножнам можно было безошибочно сказать, что кабальеро происходил отнюдь не из бедной семьи и недавно прибыл в Новый свет. Возможно, его семья лишилась имущества или привилегий, попав в опалу к Филиппу III, тщетно пытавшегося распространить свою власть на португальское королевство.
Филипп III своей неспособностью править довёл Испанию до бедственного положения и это несмотря на то, что держава владела богатейшими территориями в Новом Свете. Король окружил себя бездарными министрами, в частности огромным влиянием пользовался герцог де Лерма, наделённый широким полномочиями, человек амбициозный и крайне честолюбивый, но, увы, не обладавший способностями государственного мужа.
Унаследовав от отца государственный долг сто сорок миллионов дукатов, Филипп III преумножил его. Золото и серебро, поставляемое колониями, не могло удовлетворить всё возрастающих аппетитов мадридского двора. Народ нищал с каждым днём, налоги нещадно росли. Государство скатывалось в пропасть…
Последним ударом, подорвавшим экономику королевства, стал королевский указ от 22 сентября 1609 года (к которому немало приложил свою руку фанатичный архиепископ Рибера), изгонявший морисков[110] с территории Испании. Фактически росчерком пера недальновидный король лишил свою страну полумиллиона трудолюбивого населения, вера которого была поставлена под сомнение полоумным архиепископом.
Португалией формально управляли вице-короли, постоянно менявшиеся по прихоти мадридского двора. Герцог де Лерма занимал этот пост два года с 1598 по 1600 год, его сменил маркиз Кастелло-Родригес, продержавшись у кормила власти три последующих года. Затем кратковременно этот пост занимал епископ Альфонсо Кастелло-Бранко, родственник своего предшественника; после – Кристобаль де Мойра, и наконец, особенно отличившийся своей бездарностью вице-король – епископ Педро де Кастилья-Лейрия (1605–1608).
В Лиссабоне, измученном налогами и постоянной сменой власти, образовалась сильная оппозиция во главе с влиятельными португальскими грандами, которым претило испанское засилье. Филипп III не желал кровопролития (да и боялся войны в силу своей слабохарактерности), и потому его дипломаты тщетно пытались прийти к компромиссу. Несмотря на их усилия, португальцы не желали сдавать своих позиций, признавать расточительного испанца своим королём или правителем его очередного ставленника.
Недовольство испанской короной также переполняло жителей португальских колоний. Они вообще не признавали испанского короля, продолжая подчиняться своим эмиссарам, а в случае необходимости самостоятельно выбирали новых представителей власти.
Сесар Бенавенте прекрасно знал о положении дел в Испании, ненависти португальцев к Филиппу III, а также симпатиях короля к ордену иезуитов. Всеми этими фактами он не преминул воспользоваться.