Горменгаст

– Светлость! – прошептал он. – Светлость! – Ответа не последовало. Флэй перешел ко второй и пошептал снова. Он вроде бы услышал, как голова повернулась на подушке, но и не более того. Флэй повторял это слово, торопливо и хрипло, у изножья каждой кровати. – Светлость… светлость!.. – но ничего не происходило, а время шло. Наконец, у четырнадцатой кровати он пошептал три раза, ибо скорее почуял, чем услышал, некое шевеление в темноте под собою. – Светлость! – еще раз шепнул он. – Лорд Титус!

Кто-то сел в темноте и Флэй услышал, как у мальчика перехватило дыхание.

– Не бойтесь, – горячо прошептал Флэй и рука его задрожала на спинке кровати. – Не бойтесь. Вы Титус, Граф?

Ответ последовал сразу.

– Господин Флэй? Что вы здесь делаете?

– Есть у вас куртка и чулки?

– Да.

– Оденьтесь. И за мной. Потом объясню, светлость.

Титус молча выскользнул из постели, нащупал башмаки и одежду и, собрав их в узел, прижал обеими руками к груди. Вдвоем они добрались на цыпочках до двери дортуара, а очутившись снаружи, торопливо зашагали во мраке – бородатый мужчина придерживал мальчика за локоть.

В верху лестницы Титус оделся; сердце его колотилось. Флэй стоял рядом, и когда мальчик был готов, оба стали молча спускаться по лестнице.

Пока они приближались к дворику, Флэй короткими ломанными фразами внушил Титусу не очень связное представление о причине, по которой его разбудили и потащили в ночь. Сколько ни разделял Титус подозрения Флэя и его ненависть к Стирпайку, он начинал побаиваться, что Флэй свихнулся. Разумеется, коротать ночь, прислонясь к терновому дереву, – занятие для Стирпайка весьма необычное, но ничего преступного оно в себе не содержит. И к тому же, с какой, гадал он, стати сам-то Флэй оказался там – и почему этот оборванный лесовик так возжаждал, чтобы он, Титус, был с ним рядом? Да, несомненно, приключение получается увлекательное, а то, что Флэй отправился разыскивать его, крайне лестно, однако Титус плохо понимал, что подразумевает Флэй под необходимостью иметь свидетеля. Свидетеля чего? Что, собственно, предстоит ему засвидетельствовать? Как ни глубоко засела в Титусе мысль, что Стирпайк – человек по природе своей гнусный, юноша все же никогда не подозревал его в каких бы то ни было поступках, не связанных с выполнением долга перед замком. Ненависть Титуса к Стирпайку не имела сколько-нибудь вразумительных оснований. Титус просто ненавидел его за то, что он вообще существует.

Впрочем, когда они добрались до аркад, и Титус, лежа рядом с Флэем на земле, вгляделся вдоль указующей руки старика и вдруг, внезапно, после долгого и бесплодного осмотра дерева, увидел резкий профиль, заостренный, если не считать выпуклого лба, как осколок стекла, – он понял, что лежащий рядом с ним костлявый человек безумен не более, чем он сам, и впервые в жизни ощутил на языке едкий привкус пьянящего страха, воодушевление испуга.

Он осознал также, что оставить Стирпайка здесь и вернуться в постель было бы равносильно умышленному бегству от этого пронизавшего его до костей дуновения опасности.

Он прижался губами к уху своего спутника.

– Это двор Доктора, – прошептал он.

Несколько мгновений Флэй молчал, поскольку сказанное не имело для него почти никакого значения.

– Ну и что? – ответил он почти неслышным шепотом.

– Дом совсем близко отсюда, – прошептал Титус, – прямо за двором.

На этот раз молчание продолжилось подольше. Выгоды, которые давало ему наличие еще одного свидетеля и второго телохранителя для мальчика, Флэй увидел сразу. Но что подумает Доктор о его появлении после стольких лет? Смирится ли с незаконным возвращением Флэя – даже зная, что предпринято оно для блага замка? И захочет ли – в дальнейшем – наотрез отрицать, что знал об этом возвращении?

Титус зашептал снова:

– Доктор за нас.

По представлениям Флэя, он уже так глубоко увяз в этой истории, что спорить по поводу каждой новой проблемы, обдумывать каждый шаг было бессмысленно. Если б он вел себя благоразумно, то и поныне сидел бы в лесу, а не лежал на земле, уставясь на человека, невиннейшим образом подпирающего дерево. А то, что профиль, прорисованный на шафране зари, выглядит резким и жестоким, еще ничего не доказывает.

Нет. Надо доверяться минутным порывам, набраться храбрости и рискнуть всем своим будущим. Ни на что, кроме решительных действий, времени не осталось.

Заря, хоть она уже и разгулялась вовсю на востоке, здесь покамест задерживалась. Света в воздухе не было – только полоска насыщенных красок. Но рассвет мог просиять уже в любую минуту, а солнце – подняться над неровными башнями.

Времени терять не приходится. Через минуту-другую нельзя будет перейти двор, не привлекши внимания Стирпайка, а с другой стороны, и сам он может решить, что света для задуманного им похода достаточно, и, внезапно скользнув во мрак, безнадежно затеряться среди тысячи путей.

Дом Доктора стоит по ту сторону двора. Чтобы достичь его, необходимо обогнуть двор, в середине которого растет терновое дерево.