Горм, сын Хёрдакнута

Тира медлила с ответом. Два обстоятельства сразу были достойны внимания. Во-первых, северяне, при всей их нелюбви к лжи, были способны на довольно тонкий обман умолчанием, возлагая часть ответственности на обманываемого: «Кривая душа все примет,» как говорил Кнур. Щеня и Горм были несколько суровее: «Правду погубишь, сам пропадешь.» Что жрец, что епарх гнушались любой кривды. Последнему претили даже придуманные им самим маленькие хитрости вроде использования акустических способностей килийской девы Ормхильд, чтобы побудить жреца Хаддинга писать отчеты Йормунреку о многочасовых истязаниях, которым якобы подвергалась Тира.

Что именно подвинуло Горма на эту полуправду и вообще на участие вместе с Тирой в опасном и скорее всего обреченном на неудачу замысле? Возможно, свод этических правил под общин названием «дренгрскапр,» включавший понятие милости к побежденному врагу. Такой милости заслуживал только достойный противник, сражавшийся до последнего. Несколько бывших побежденных и впрямь входили в круг самых верных приспешников епарха. Возможно, нелюбовь северянина к подчинению подсознательно толкала его на бунт против Йормунрека, в то время как его сознание было сковано клятвой верности. Нельзя было исключить, и что Горм был неравнодушен к своей пленнице. По крайней мере, он проводил в ее обществе изрядно времени. Надо было отдать дань некоторого уважения сыну архона Танемарка как занимательному собеседнику, способному отвлечь Тиру, например, от боли после упражнений, предписанных Щеней для того, чтобы восстановить подвижность ее руки.

Мысли о Горме более должного отвлекли анассу от второго достойного внимания обстоятельства. С точки зрения жителя багряной гегемонии, и Горм, и Саппивок в равной степени являлись варварами. С точки зрения среднего тана или венеда, варваром оказывался только теомант с запада. Значило ли это, что в варварстве имелись какие-то степени? Например, у Инну, как называлось племя, к которому принадлежал полуголый мистик, не было даже предельно упрощенной танской иерархии. Вожди, воины, рабы – все это отсутствовало. У союза племен, обитавшего в землях к югу от родичей Саппивока, какая-то иерархия имелась, но народ управлялся не архоном и не тираном, а советом матриархов, к которому теперь принадлежала и сестра Горма.

Это размышление в свою очередь навело Тиру на мысль о допустимости пересмотра некоторых посылок, затрагивавших варварство как таковое. Отсутствие упорядоченности всегда связывалось схоластами с простотой воззрений и поведения. Но теология тех же Инну, основами которой охотно делился Саппивок, была довольно сложна, притом не теряя внутренней стройности, и сочетала метампсихоз с видом загробной жизни, в чем-то даже схожим с некоторыми описаниями чертогов запада, где смертные души ждут, когда Четырнадцать решат, что с ними делать. Мистик с выдрой не только проявил недюжинную способность к языкам, но на диво легко освоился с основами логики. Его товарищ был наделен изрядным художественным даром. Вдобавок, оба варвара имели склонность и навык к музыке. Танов с их сложными семейными узами, законами и методами их толкования, и ожиданием, что каждый земледелец должен быть воином, а каждый воин – поэтом, тоже зачастую нельзя было обвинить в простоте поведения.

– Защитник Выдр, – наконец сказала Тира на языке Инну.

Ей еще не удалось преуспеть в изучении этого наречия (если не считать способность произнести два полных имени и жалкий десяток фраз успехом). С облегчением перейдя на благозвучную речь багряной гегемонии, дочь Осфо объяснила теоманту:

– К маковому соку есть опасность привыкнуть.

Тот понимающе кивнул. Саппивок вряд ли знал подробности падения Леонтоде, но свои трудности с наркотическими средствами, похоже, имелись и на западном материке. Повеяло холодом. В шатер просунулась длинная морда с большим черным носом, опущенным долу. За мордой последовал остальной Хан. Пес подошел к Тире, ткнулся носом в протянутую руку, затем потрусил к Длинному Хвосту. Оба зверя уважительно обнюхали друг друга. Раздвинув половинки полога, висевшего у входа в шатер, вовнутрь боком проскользнул Горм, за ним – воин и ремесленник Каппи. Последний, поклонившись Тире, стал шептать что-то на ухо Ормхильд. Горм был более обыкновения сумрачен.

– У конунга завелся в голове новый таракан, – пояснил он. – Да пребольшой.

Метафора была низменной и неприятно-скребучей, но довольно точной:

– Заморское золото, что мой зять в Энгульсее потратил, крепко Йормунреку в голову ударило. Гуталанд дань, считай, не платит, с податью из Свитьи тоже перебои, так наш владыка решил на Энгульсей теперь пойти.

– В этом есть смысл, – решила Тира. – Остров легче удержать, у его владычицы нет сильного флота, войско невелико и ослаблено набегами с севера.

– Дротнинг, ярл, я отлучусь ненадолго? – Ормхильд положила рукоделие на кресло и выскользнула из шатра, Каппи за ней.