Горм, сын Хёрдакнута

Пришельцы, почему-то очень впечатленные мычанием, расступились перед животным, сопровождая его почтительными взглядами. Корова понюхала, потом щипнула траву и принялась жевать. Ее вроде перестало качать из стороны в сторону. Хельги присмотрелся к лицам пятерых – каким-то таинственным образом, узоры были не просто нанесены на их кожу, а выступали из-под нее, устрашающе у плосколицего, загадочно у полунагого, и потешно у второго плосколицего, наделяя его неуловимым сходством с барсуком. Вдобавок, барсуковатый плосколицый держал в руках дудку из кости, когда-то поднимавшей моржовый уд – и кто только придумал в эдакое дуть.

– Разделите с нами, чем боги послали, – Ушкуй поставил бочонок на песок и указал на него.

– У́насу́на? – справился потешный плосколицый поменьше ростом у своего товарища с выдрой, глядя на бочонок.

– Спроси что полегче, – ответил генен ученику, полностью смутив того своим незнанием ответа. – Я думал, это барабан для обряда, а в нем, оказывается, что-то налито…

– Слушай, что мы на этих диких да крашеных будем зимнее пиво губить? Дадим им чего другого, им и невдомек, может, молока? – предложил Бобырь.

– Я тебе дам молоко изводить, Бобырище-упырище красноносое, – вступила с Пря́мого Птаха. – Молоко для дитяти!

– Локке, скинь-ка нам еще шкуру вина, – Хельги поежился. – Али, Скари, как насчет костерка?

– На самом деле, кто это такие? – Энгуль, для которого это было первое путешествие за пределы Танемарка (как, впрочем, и для Хельги и многих других), с удивлением оглядывал лесных выходцев.

– По моему разумению, шаманы, как у Само, например. Ведуны, с духами знаются, и за то все их почитают. Кружек на всех не хватит, делитесь с соседями, – Ушкуй вытащил затычку и уже разливал пиво. – За ветер, чтоб дул, за корабль, чтоб шел, и за деву, чтоб любила!

Поклонившись в сторону Пря́мого и Птахи, он пригубил свое зимнее пиво и передал деревянную кружку голому с дымящимся жезлом. Тот осторожно попробовал напиток и повторил поклон Ушкуя. Глаза голого шамана слегка расширились, и он сказал что-то длинное и звучное своим спутникам.

– Обряд очищения у пришельцев с востока… кхе… необычный, – потрясение Идущего в Собственной Тени было до того сильно, что даже ненадолго отразилось на его лице. – В чаше, судя по вкусу, сжиженный лесной пожар. Попробуй, только осторожно.

Приняв чашу, Защитник Выдр сперва понюхал напиток. Запах был растительным и довольно сложным, с горчинкой. Потом он сделал маленький глоток и поперхнулся.

– Хо-о-роший обряд, – Оквахо обтер бороденку и передал пустую посудину обратно желтоволосому и синеглазому охотнику с востока. – Надо с ними тоже чем-нибудь волшебным поделиться?

– Глаза цвета фиалок, с кем же я про это недавно говорил, – пробормотал Тадодахо, пристально глядя на Хельги. – А может, это я уже обкурился?

Идущий в Собственной Тени протянул трубку шаману в железной шапке и с птицей. Тот повертел ее в руках, очевидно не зная, что с ней делать. Шаман западного клана медведя взял трубку обратно, курнул, выпустил колечко дыма, и предложил своему предположительному восточному собрату повторить.

– Много не вдыхай, не знаю, чего они еще туда напихали, но гломушу я точно чую, – предупредил Бойко.

Ушкуй больше для виду пыхнул и протянул трубку обратно голому. Тот знаками дал ему понять, что ее следует пустить по кругу. Передав дымящееся устройство Бобырю, шкипер спросил мальчишку:

– А ты откуда знаешь?

– Шаман чердынский меня за гломушей только и гонял. Она еще пьяными огурцами называется.

– Похоже, то же самое, что наша дурман-трава, – предположил Хельги. – Если так, мы сейчас с нее да с зимнего пива натощак окосеем не по-детски, держитесь.

– Бобырь, выдыхай, выдыхай! – Бойко тянул красноносого ушкуйника за рукав. У того пошел дым из ноздрей и даже как будто из волосатых ушей, он глупо захихикал и, чуть не уронив, сунул трубку в руки Хельги.

– Точно, мне уже кажется, что у этого в волосах не ленточка, а змея, и шевелится, – поделился Ушкуй, усиленно моргая глазами.

– Это не кажется, – сказал Карли. – Странный народ мы встретили. Один со змеей, другой с выдрой, третий с удом моржовым…

– То ли дело мы, народ прямой, безыскусный, с голимым напугаем да пестрой коровой, – рассудил Бобырь и икнул.

Глава 38

Железная заслонка вычурной работы (как испокон заведено, в виде слона) в высокой отделанной изразцами печи была приоткрыта, внутри жарко горел огонь. Его свет казался красным и слабым в сравнении с пламенами над фитилями в двух высоких стеклянных трубках на столе, питаемыми китовым жиром. За слюдой в свинцовом переплете высокого двустворчатого окна летали снежинки. У тяжелого резного стола в белом покое Святогорова терема сидели семеро.