Горлов тупик

Когда он занимался проверкой, добыл подробную информацию о родственниках Шуры по отцовской линии, а вот о матери практически ничего не известно. Голубева Анастасия Борисовна родилась в девятьсот десятом, в Липецке, умерла в девятьсот тридцать третьем, в Москве. Голубева она по мужу, девичью фамилию выяснить не удалось, отчество «Борисовна» наводит на размышления. Отправить запрос в Липецк? Нет, это привлечет излишнее внимание, к тому же, если его догадки верны, там окажется все чисто.

Шура перевернула страницу. Филя, сидя на корточках, орудовал кочергой в печке.

– Выгони его, – тихо приказал Влад.

Но Филя уже сам поднялся, положил кочергу, взял свой топорик и ощерил беззубую слюнявую пасть в идиотской улыбке. Шура оторвалась, наконец, от книги:

– Филя, ты молодец, иди домой.

Урод, тяжело топая, подошел к ней, наклонился, потерся лбом об ее плечо и замычал что-то. Она потрепала его по жидким слипшимся патлам:

– Да, я тоже тебя люблю, ну, все, все, иди.

Филя, пятясь задом, прижимая к животу свой топорик, выкатился. Влад молча встал, отшвырнул книгу и завалил Шуру на кровать.

* * *

В лаборатории все были заняты заказами, только Гнус взглянул с любопытством, спросил:

– Ну, и кто же тебе так упорно дозванивался?

– Понятия не имею. Разъединилось.

Шок был сильный, но недолгий. Даже немного полегчало. Больше не надо врать себе. Никакая это не паранойя, никакие не галлюцинации. Чудовище заговорило.

– Погоди! Куда ты? Сейчас перезвонят! – крикнул Гнус.

– Да черт с ними!

Надя быстро, бестолково набила продуктами две капроновые авоськи. Они оказались неподъемными, тонкие ручки впились в ладони, и опять возникло ощущение наручников. Она вышла в коридор, поплелась к лифту.

– Стой! Не двигайся! – кто-то сзади выхватил у нее авоськи. – Спокойно, это ограбление!

Она увидела улыбающуюся физиономию Павлика Романова и машинально выругалась:

– Тьфу, дурак, напугал!

– Ну, правильно. – Павлик противно хихикнул, – так и было задумано! Обожаю пугать нервных барышень!

Он держал ее авоськи вместе со своими, но, казалось, тяжести вообще не чувствовал. Губы по-прежнему улыбались, а глаза внимательно, серьезно вглядывались в Надино лицо.

– Мы же договорились, что я подвезу тебя сегодня. Почему не дождалась?

– Договорились? Когда?

– В профкоме, когда получали заказы. Забыла?

Нет, она не забыла. Просто после звонка ей хотелось побыть одной.

Павлик сложил авоськи на заднее сиденье своего новенького синего «жигуленка», открыл переднюю дверцу.

– Залезай!

Выехали за ворота. Он молча проехал пару кварталов, притормозил у перекрестка.

– Давай, Надежда, колись, все равно не отстану. Ты вообще на себя не похожа! Что с тобой происходит? Только не ври, будто не знаешь, кто достает тебя звонками!

– С чего ты взял, что я знаю?

– Видел твое лицо, когда ты держала трубку. Ну, кто он?

– Следователь.

Павлик раздраженно махнул рукой:

– Ой, ладно, хватит валять дурака!

– Я серьезно.

– Серьезно? Ха-ха! И по какому же делу ты проходишь? В каком качестве? Свидетель? Подозреваемая?

Надя молча смотрела в окно, будто не услышала вопроса. Павлик свернул в проходной двор, припарковался, достал из бардачка сигареты.

– Долго собираешься стоять? – спросила она, прикуривая. – Весь бензин уйдет на обогрев.

– Не волнуйся, у меня полный бак, и еще запасной, в багажнике. – Он приспустил стекло, резко повернулся к Наде: – Что же это за следователь такой интересный? Звонит и молчит! Он из прокуратуры или из КГБ?

– Из МГБ.

– Прости, откуда?

– Из Министерства госбезопасности. Так раньше назывался КГБ, когда я там сидела, с января по март пятьдесят третьего, во внутренней тюрьме Лубянки.

– Ты?! – Павлик поперхнулся дымом, закашлялся. – Погоди, тебе в пятьдесят третьем сколько было? Пятнадцать? Шестнадцать?

– Семнадцать. «Дело врачей», помнишь?

– Помню, – он растерянно кивнул, – митинги, собрания, вопли про врачей-отравителей. Потом усатый сдох, и все быстро закончилось. Не понимаю, при чем здесь ты?