Горлов тупик

Вячеслав Олегович зашел в редакцию журнала, в котором Зыбин зарабатывал переводами. Они мало общались, хотя были на «ты», Славка – Гоша. Зыбин избегал его, но затащить старика в ресторан ВТО удалось легко. С деньгами у Зыбина было туго, от еды и выпивки он отказаться не мог. Галанов начал издалека, о Толстом, о Шекспире и, лишь когда вышли на бульвар, заговорил о романе. Сдержанно похвалил, тактично, по-дружески, посоветовал не переправлять за кордон. В ответ услышал:

– Ладно, Славка, я тебя понял. Спасибо.

Вроде ничего обидного Зыбин не сказал и руку пожал на прощание, но посмотрел холодно, отчужденно. Осадок остался неприятный.

– Сейчас Зыбин в реанимации, в Институте Склифосовского, состояние тяжелое, – мрачно сообщил «голос».

Вячеслав Олегович вздохнул, пробормотал:

– Бедный Гоша! Ногами… И не где-то в подворотне, а в ЦДЛ, демонстративно, нагло…

Он сжал ладонями виски: «Неужели и вправду наметился резкий уклон вправо? Да, но Зыбин русский… Или национальность тут ни при чем? Просто начали завинчивать гайки? Андропов вроде бы разумный образованный человек, Брежнев совсем не кровожадный… Нет, гайки гайками, но всему есть предел! Не мог Уралец отдать такой чудовищный приказ, не мог! Явная самодеятельность. Кто-то там на низовом уровне перестарался и наверняка будет наказан. Конечно, Гоше от этого не легче. Позвонить жене, спросить, чем помочь?»

Вячеслав Олегович выключил «Спидолу», открыл ящик стола, хотел найти старую записную книжку с домашним номером Зыбина. Не нашел. Попытался вспомнить, как зовут жену. Тамара? Татьяна? Можно узнать в редакции журнала или в секции переводчиков. Но стоит ли? Потом опять будешь чувствовать себя идиотом. Тебя в грош не ценят, а ты лезешь со своей помощью.

Он поплелся на кухню, сварил кофе, съел миску свежего деревенского творога с медом. В голове немного прояснилось. Он подумал: «Скверная история… А вот случись такое с Царевым, моя статья сразу привлекла бы всеобщее внимание, ох, заклевали бы меня либералы, на куски порвали бы. Сексот, палач… И ведь не отмоешься, не объяснишь, что политика тут ни при чем, что дело только в литературе, что писал искренне, от души, а не по приказу. Слава богу, генерал Федя не интересуется Царевым…»

Глава восемнадцатая

Медсестра все-таки успела накатать свое дурацкое заявление на Федьку, и сразу после этого ее арестовали. Неделю продержали в одиночке, без допросов, в наручниках, на хлебе и воде. Влад с самого начала знал, что проблем с ней не будет, но хотел испробовать свою психологическую методику.

На первом допросе, после всех положенных формальностей, он очень мягко, сочувственно спросил:

– Скажите, вы с кем-нибудь из врачей обсуждали вашу сложную личную ситуацию?

– Я никому ничего не говорила! – испуганно пролопотала арестованная.

– Не надо так волноваться, – он улыбнулся, – в вашем положении это нехорошо, вредно. Вот вы тут написали в заявлении, что ваш куратор Иван Олегович (оперативный псевдоним Федьки) шантажировал вас и склонял к нелегальному аборту.

– Нет-нет, никаких претензий к Ивану Олеговичу не имею, заявление писала в расстроенных чувствах, раскаиваюсь, беру свои слова обратно!

– Тяжело вам пришлось. – Он вздохнул. – И поговорить не с кем, душу излить, добрый совет получить. Неужели в вашей больнице вы никому не доверяете? Неужели там работают такие равнодушные, черствые люди?