Читаем Горький хлеб полностью

Оружные люди согласно закивали головами и остались в дозоре. Соорудили шалаши за княжьими полями и всю неделю поджидали грозного гостя. Но Капуста не появлялся.

Челядинцы засобирались было домой.

— Зря здесь торчим, братцы. Капуста бы сразу беглых мужиков хватился. Укатил он из деревни на цареву службу, а мы тут под дождем мокнем и кормимся впроголодь. Айда в княжьи хоромы. Там и тепло и харч справный подают, — уговаривал челядинцев холоп Никита Кудеяр.

— Верно, ребята. Надоело здесь денно и нощно сидеть, да и без девок тошно, — поддержал Никиту Тимоха Шалый.

Оружные люди, махнув рукой, принялись раскидывать шалаши. Но в это самое время, словно подслушав холопий разговор, на дороге от Подушкина показался наездник, поднимая за собой клубы пыли.

Тимоха перекрестился и затряс самопалом в сторону всадника.

— Резво скачет. И кого это угораздило. А, может, кто из Москвы с недоброй вестью.

Челядинцы оставили шалаши, взмахнули на коней и принялись ждать, съехавшись на дороге.

— Капуста, братцы! — ахнул Тимоха, признав по могутному телу дворянина.

Митрий Флегонтыч перед самыми холопами резко осадил коня, закричал сердито:

— Чего столпились, дьяволы? А ну, прочь с дороги!

— Укроти свой гнев, батюшка. Не велело нам ни конных, ни пеших в вотчину впущать, — смиренно развел руками Тимоха.

Митрий Флегонтыч одет так, словно на ратную брань собрался. На голове — шапка-мисюрка с кольчатой бармицей, на груди, поверх зипуна, берендейка с огневым зарядом, за малиновым кушаком — пистоль в два ствола, сбоку — сабля пристегнута. Лицом грозен, глаза по-разбойному сверкают.

— Отчего нельзя? — рявкнул Капуста.

И Тимоха промолвил, как было приказчиком наказано:

— Смертный мор в вотчине объявился, батюшка, потому пути-дороги на село всякому заказаны.

— Хитришь, холоп. На селе мои беглые мужики укрылись. Сойди с дороги!

Оружные люди подняли самопалы, пытаясь устрашить грозного дворянина. Но не таков Митрий Капуста! Выхватил из-за кушака пистоль, бухнул поверх челядинцев из одного ствола, обнажил саблю, гаркнул на все поле:

— Убью, дьяволы-ы-ы!

Кони шарахнулись в стороны, а Митрий Флегонтыч, едва не полоснув саблей Тимоху, пришпорил своего скакуна и стрелой помчал к Богородскому.

Холопы ошалело уставились ему вслед. Тимоха поднял было самопал, но не выстрелил. Почесывая затылок, изрек:

— Господин все же, не ведьма-лесовица, хе-хе. Не хочу на душу грех принимать. Ну, будет теперь шуму! Свиреп Митрий, братцы. Словно Илья Пророк на колеснице.

Челядинцы потрусили за Капустой. А разъяренный Митрий Флегонтыч влетел в село и, едва не подмяв под коня тщедушного псаломщика Паисия, остановил разгоряченного скакуна возле храма. Христов человек в ветхом подряснике, обронив в лопухи плетеную коробейку с рыбой, опустился на колени, часто закрестился.

— Свят, свят! Пронеси силу нечистую. Изыди, сатава!

Всадник оглянулся на Паисия, вложил саблю в ножны, проронил недовольно:

— Протри глаза, отче.

Паисий пришел в себя и сердито затряс худым кулачком:

— Усмерть зашибить мог, нечестивец. Прокляну, крапивное семя!

— Прости, отче, — поостыл Митрий Флегонтыч и, спрыгнув с коня, подошел к Паисию. — Ты подле бога живешь и соврать себе не позволишь. Молви праведное слово, отче. Скажи мне — много ли беглых мужиков на селе укрывается?

Пономарь подобрал запылившуюся свежую рыбу из лопухов, прикрыл коробейку крапивным листом, молвил уклончиво:

— Отколь мне знать, сыне. Яко монах — схимник[85] в молитвах дни свои провожу. Мирские дела мне не ведомы.

— Ой, лукавишь, отче. Церковь каждому новому мужичку рада. Всякая голова в святой книжице прописана. Чай, дары мимо рта не проносишь?

— Ступай, ступай, своей дорогой, сыне. Недосуг мне, — проговорил Паисий и засеменил к храму.

Митрий Флегонтыч снова взобрался на коня и не спеша, зорко поглядывая по сторонам, поехал вдоль села. Мужики должны где-нибудь здесь укрываться. Ишь чего удумали. Не живется им в деревеньке поместной, на княжьи земли переметнуться захотели. И царева указа не устрашились, лапотники. А государь на службу ждет. Ох, разгневается ближний царев боярин Борис Федорович, что Капуста не при деле. И с поместья теперь снова не сойти. Вначале надо крестьян на землю возвернуть. Запустела деревенька. Одни древние старики да беззубые старухи остались. Кормиться нечем. У-у, ироды!

Капуста зло выругался и тотчас приметил знакомого мужичонку возле постройки. Вот один и попался, выходит, и другие здесь. Избу себе новую ладит, подлый!

Митрий Флегонтыч спустился с коня, выхватил из голенища сапога нагайку и, весь наливаясь гневом, подошел к беглому.

Карпушка, оседлав ногами бревно, сидел к Митрию спиной и мирно постукивал топором, старательно вырубая паз для венца.

Капуста стеганул страдника кнутом. Карпушка вскрикнул, выронил из рук топор, съежился всем телом и повернулся к обидчику. Да так и обомлел. Вот тебе и не доберется до села! Не зря всю неделю ждал беды. Теперь в усмерть забьет, осподи! Ты от горя, а оно тебе навстречу.

Бухнулся Карпушка на колени, ткнулся ничком в землю, покорно ожидая кнутобойства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иван Болотников

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза