Читаем Горький хлеб истины полностью

Киреева. Лучше согласитесь на ее замужество. Письмо напишите. Пусть приедут вдвоем да хоть по-человечески фронтовую свадьбу сыграем. Ведь ребята-то какие!

Ступаков. Неужели она стала его женой? Не уберег!.. Дите ж еще!

Киреева. В ее возрасте я уже была мамой.

Ступаков. Моя дочь — пе-пе-же. Ужас!

Киреева. Странный вы человек, Иван Алексеевич.

Ступаков. Пусть бы лучше конец света, чем такое падение! Какой позор на мою голову!

Киреева. А если это любовь! Чистая и светлая! Это же их счастье. И мы не имеем права посягать на него!

Ступаков (примирительно). Ну хорошо. Письмо ей я уже написал. А дальше что? Куда посылать?

Киреева. Пошлите с письмом в седьмую… Ну, хотя бы Светлану Цацу! Она, если ей строго приказать, разыщет их!..

Ступаков. Верно. Позовите-ка Цацу, прошу вас.

Киреева. Сейчас. (Уходит.)

Ступаков (делает несколько шагов по палатке). Не гнись, не гнись, Ступаков! Все в жизни поправимо, кроме смерти. Что же я ей там написал? (Подходит к столу, садится, читает написанное.) «…Сразила ты меня наповал… Сердце не выдержало… Лежу. Если не хочешь потерять отца, немедленно возвращайся. (Дописывает и говорит вслух.) И привози этого своего бандита. Раз все так случилось, будем справлять свадьбу». (Заклеивает письмо в конверт.)

Входит лейтенант Светлана Цаца.

Цаца. Лейтенант Цаца по вашему вызову!..

Ступаков. Светлана Святозаровна, к вам огромнейшая просьба… Личная… Понимаете, личная…

Цаца. Личная?.. Личную — с превеликим удовольствием, Иван Алексеевич!

Ступаков. Берите машину и езжайте в седьмую гвардейскую… Где-то там Вера. Я знаю. Найдите и вручите это письмо. (Подает конверт.) И привезите. Живую или мертвую привезите!

Цаца. Зачем же мертвую? Так не шутят… Но я знаю: она не согласится.

Ступаков. Согласится. Тут все написано! И скажите, что я серьезно заболел… Я действительно плохо себя чувствую.

Цаца (с притворным испугом). У вас нездоровый вид! (Решительно подходит к Ступакову, прикладывает ладонь к его лбу.) Очень нездоровый! И температура!.. (Обнимает за плечи, прижимается губами ко лбу.)

Ступаков. Что вы?! Светлана Святозаровна!

Цаца. Мне в детстве мама всегда так температуру мерила.

Ступаков. Я же не ребенок!

Цаца. Вы хуже ребенка… Вы, мужчины, как дети, беспомощны и безвольны. Вам даже тут, на войне, нужна женская забота и ласка. (Осторожно обнимает Ступакова за плечи.) Давайте я вас уложу.

Ступаков. Не буду я ложиться! Я здоров! (Встает.)

Цаца (поворачивает его к себе лицом). А температура?.. Может, я ошиблась?.. А ну… (Обнимает за шею, тянется губами будто ко лбу, но целует в губы.)

Ступаков пытается вырваться из ее объятий, но тщетно.

В палатку заходит медсестра Серафима. Увидев обнявшихся, зажимает рукой рот, чтобы сдержать вскрик, и выбегает.

Ступаков (вырвался из рук Светланы). Что это значит, черт вас возьми?! Что за ерунда?!

Цаца. Я думала — температура… А вы… холодны, как снеговик.

Ступаков. Я спрашиваю, что это за шуточки?!

Цаца. Шуточки?.. Ничего себе шуточки!.. От таких шуточек (тихо) дети бывают.

Ступаков. Что вы болтаете, лейтенант Цаца?! Как вам не стыдно?!

Цаца. А что здесь стыдного?.. Я уезжаю на передовую, где, между прочим, стреляют… Буду искать там вашу дочь… Может, меня убьют… Вот и поцеловала. Вдруг мы последний раз видимся с вами.

Ступаков (уже мягче). Светлана Святозаровна, что за глупости? Будем благоразумны.

Цаца. Могли бы на прощанье и Светой назвать.

Ступаков. Ничего не понимаю… Может, я действительно в бреду?..

Слышится голос Серафимы: «Светлана Святозаровна!..»

Серафима заглядывает в палатку, лукаво смотрит на Светлану и Ступакова. Так как же с этими машинами?

Цаца (вдруг вспомнив). Ой товарищ подполковник! Там пришли две машины с ранеными!.. Начальник сортировки спрашивает, как с ними быть.

Ступаков (удивлен). Что значит «как быть»? Как всегда — в сортировку. Затем раненых в обработку.

Серафима. Но раненые прямо с передовой. Почему-то медсанбат переправил их к нам без обработки.

Ступаков. Вот так новость! Почему без обработки? Стоим в обороне, и такое нарушение инструкции! А если в машинах окажутся безнадежно отяжелевшие? Значит, повышение смертности в моем госпитале? И лучшие показатели отдавай, Ступаков, дяде?..

Цаца. Выходит, что так. Берем чужие грехи на свою душу.

Ступаков. Какой же это медсанбат позволяет себе такое безобразие?

Цаца. Седьмой гвардейской дивизии. Михайлова.

Ступаков. Михайлова?.. Опять этот Михайлов! У другого соринку в глазу видит, а сам… И я еще буду виноват, если заверну машины. (Задумался.) А представитель медсанбата сопровождает машины? Хоть объяснил бы, в чем там у них дело.

Цаца. Нет. Представителя с ними нет.

Ступаков. Нет? А машины уже на территории госпиталя?

Серафима. Стоят за шлагбаумом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии