Очевидно, те немцы еще не утратили целиком боевого духа, а вместе с ним и надежды на свое освобождение, коли наших воинов они встретили по военному очень профессионально. Не обнаруживая себя, немцы подпустили красноармейцев к доту совсем близко, а затем внезапно открыли по ним шквальный огонь. Стреляли они весьма метко, так что за первые считанные минуты боя наши бойцы полегли на землю мертвыми вместе с молоденьким лейтенантом и мужиком из Лунина. Оставшиеся без командира, растерянные молодые красноармейцы фактически полностью утратили свою боеспособность. Спасаясь, они в панике стали разбегаться во все стороны. Немцы же, убедившись, что опасность для них минула, спокойно вышли из дота и организованно двинулись на запад.
Как только с «зачисткой» территории от немцев было покончено, военные власти сразу взялись за «зачистку» местного населения от оружия. Тем более, что у наших селян его скопилось немало. Чаще всего это были винтовки, сделанные в Германии или в какой-либо другой европейской стране.
Не остались без оружия и мы. Был у нас откуда-то принесенный Леней бельгийский карабин с сумкой патронов. Брат не однажды вместе со своими друзьями учился из него метко стрелять. Именно с этим карабином он участвовал в пленении немцев на Большом лугу.
Мне, как еще совсем малому, было категорически запрещено брать в руки карабин и долгое время я не нарушал этого запрета. Но однажды любопытство все-таки взяло верх.
Как-то мать и все мои братья и сестры куда-то ушли, покинув меня дома одного. Вскоре ко мне зашли мои друзья и, пользуясь моментом, мы решили пострелять из карабина. На всякий случай я закрыл калитку на засов, чтобы не так просто было зайти с улицы в наш двор. После чего вынес из чулана карабин. Затем мы поставили на столбик блестящую банку из-под консервов, а перед этим столбиком, метров за десять от него, на землю положили колодку, чтобы лежа на земле с нее удобней было стрелять.
Мы успели сделать всего только два или три выстрела, как вдруг услышали, что кто-то сильно стучит в нашу калитку и ругается, требуя немедленно открыть ее. Мои друзья сразу же дали деру через огород, а я, растерявшись, ничего лучшего не придумал, как спрятаться со своим карабином в уборную, которая была построена за хлевом в самом глухом месте огорода.
Почти сразу после этого двое мужчин, открыв калитку, вскочили в наш двор и начали искать «стрелков». На мое счастье никто из них не додумался заглянуть в уборную, где я стоял ни живой, ни мертвый. Как только они ушли со двора, я быстренько отнес карабин на прежнее место сам, закрыв входные двери, стремглав побежал к своим товарищам.
Вечером к нам зашли те же соседские мужчины и рассказали матери про мои дневные «забавы». Мать сильно рассердилась на меня и приказала Лене завтра же отнести карабин в военную комендатуру.
Сдавши в комендатуру оружие, добытое в первые дни после освобождения, деревенские хлопцы еще не раз находили в лесу другие немецкие винтовки, автоматы и гранаты. Только на этот раз они не забирали оружие домой, боясь наказания со стороны родителей и представителей военной власти. Сразу на месте находки, если были патроны, стреляли из найденных винтовок и автоматов по разным целям. Наиболее смелые пробовали разбирать гранаты.
Надо сказать, что те детские «игры» с оружием далеко не всегда заканчивались добром. Несколько могильнянских хлопцев, разбирая гранаты, погибли от их взрывов либо получили ранения разной тяжести. Пострадал от таких небезопасных «игр» и мой младший брат Толя. К счастью, взрывное устройство, которое он со своими друзьями решил разобрать, было малой мощности. Благодаря этому от взрыва у Толи были только немного повреждены два пальца и опалена кожа на правой руке.
Самым убедительным и страшным напоминанием, что освобождение – это еще не конец войны были «похоронные», которые в тот год бесконечным потоком шли с фронта. Особенно большие потери понесла семья Борисова Михаила. За несколько недель наступления Красной Армии на территории Польши она уменьшилась на трех человек. Бедные Михаил с Анною аж почернели от горя, оплакивая своих любимых старших сыновей. Я видел это своими глазами, поскольку дружил с их младшим сыном Алешей. Причитания и надрывный плач по погибшим на фронте сынам и отцам, братьям и мужьям можно было услышать в тот год и во многих других могильнянских избах.
Чрезвычайно тяжелой, какой она может быть только во время войны, была жизнь селян, что остались дома. Практически все, кто только был способен трудиться, были обязаны ежедневно работать на колхозных полях и сенокосах. Поскольку здоровых мужиков в деревне практически не осталось, основная трудовая тяжесть легла на узкие худые плечи женщин и подростков. Хотя, к примеру, Лене было всего только пятнадцать лет, когда за ним закрепили пару колхозных коней, и он обязан был день ото дня на них пахать, бороновать, возить навоз на поля и т. д.