Горизонты Холода

На самом деле положение у меня достаточно зыбкое. Я вознамерился присоединить к своей новой родине территорию, превышающую по площади саму метрополию. Дело это сильно непростое, требующее терпения, стабильного финансирования и многолетних целеустремленных усилий. Однако из-за солидного временного отставания от вездесущих подданных Благословенных Островов мне сейчас приходится форсировать события. Если этого не делать, то лет через пятнадцать можно остаться с относительно небольшим клочком земли, вытянутым вдоль северной части западного побережья континента, все остальное подомнет под себя Фрадштадт. А дальше примется, кусок за куском, откусывать и эти территории. И так будет продолжаться до тех пор, пока последний таридиец не исчезнет с территории Рунгазеи. Далеко не все это понимают у нас, и многие не понимают на Островах, ведь жить только сегодняшним днем – это так присуще обычному человеку. Но, к большому моему сожалению, ситуацию правильно понимает губернатор Фрадштадтской Рунгазеи генерал Ричмонд. И если не остановить его сегодня, то завтра уже может быть слишком поздно.

Только вот запереть фрадштадтцев за Ратанскими горами – это даже не полдела. Ведь мало обозначить опасному соседу южную границу своих земель, мало на карте всей северной части материка написать крупными буквами «Таридия», нужно еще и освоить эти территории. А то у нас тут всего один нормальный город да пара десятков поселков и фортов, а все эти хошоны, тотуи, редины, идони и прочие туземные народы живут себе на землях предков и не подозревают, что я так скромненько пристроил их в пределы своего государства.

Правда, тут мне хошоны, а значит, и их хозяева, здорово помогли своим нашествием. Десятки деревень и кочевий северных народов оказались уничтожены. Те же, кому удалось спастись и до кого не дотянулись воинственные захватчики, были очень впечатлены нашей способностью эффектно и эффективно расправляться со столь грозным врагом и с радостью поспешили признать над собой власть таридийского царя. Понятно, что это еще мало что значит – сегодня признают, завтра откажутся, – но первый шаг в верном направлении сделан.

Враги бывают разные, иных уважать можно и даже нужно. Это помогает не допустить шапкозакидательских настроений, быть настороже и верно оценивать свои силы. Возможно, я ошибаюсь, но деятелей уровня генерала Джеймса Ричмонда нет даже на самих Фрадштадтских островах. Он хорошо подбирает людей в свое окружение, с фантазией подходит к своей работе, не только исполняя долг, но и не забывая о своих интересах. Не чурается грязной работы и способен легко переступать через моральные ограничения, накладываемые мундиром и званием порядочного человека. Не сидит с протянутой рукой в ожидании финансирования метрополией, а использует всевозможные левые схемы для быстрой реализации своих планов. Он придумал тему с охотниками за головами, которые фактически являются прообразом частных военных компаний, и так умело их использовал в связке с регулярной армией и политическими интригами, что выдавил из Нового Света рангорнцев, а сейчас сильно теснит криольцев и угрожает нам.

У Ричмонда здесь и войска, и развитая инфраструктура, и налаженные связи с туземцами. Солидное преимущество. Особенно когда есть четкое понимание, куда нужно двигаться ради достижения поставленной цели.

Я начал собирать о нем справки задолго до отъезда из Таридии. И объяснялось это вовсе не проснувшейся вдруг во мне предусмотрительностью, а медлительностью процесса сбора информации в этом мире. Здесь нет Интернета с его поисковыми системами и массой сведений о всех более-менее заметных людях. Здесь нет энциклопедий и хоть каких-нибудь баз данных. Здесь все сведения приходится собирать буквально по крупицам, а самый простой запрос может исполняться столько, сколько времени нужно паре конных курьеров и кораблю для преодоления расстояния от Ивангорода до Фрадштадта.

Так вот, чем больше я узнавал о Джеймсе Ричмонде, тем сильнее становились мои опасения по поводу возможности переиграть его в Рунгазее – уж больно большая фора была у моего оппонента. Зато к моим услугам была память человека двадцать первого века, и мне необходимо было не выдумывать с нуля какие-то ходы, а лишь приспосабливать когда-то виденное и слышанное к текущим реалиям.