Горящие сады

И тот, поднимаясь, отряхивая грязь с рукавов, бурно дыша, ответил:

— Я увидел машину! Подозрительно!.. Стал подходить. Увидел, как ствол заблестел!.. Не очень вас больно ударил?

Хасан, бледный, дергая тонкой губой, ощупывал пулевые отверстия, перечеркнувшие дверцу «фиата».

— За мной… охота… Мою машину заметили… — И, глядя туда, где лежало пустое шоссе, сказал ненавидя: — Брат!

…Волков лежал на казарменной железной кровати, слыша спокойное дыхание спящего Мартынова. Вспомнил недавнее, у арыка, нащупал прислоненный к стене автомат. Медленно вел ладонью от ствола к затвору со спусковым крючком. Из автомата в ладонь переливалась струя вязкого холода, словно в автомате текли ледяные незримые струи, соединяли пули, винты и пружины в живое единство.

В отдалении, где*то в районе аэродрома, ударила очередь. Одна и другая. Стихло. Быть может, солдат, охранявший во тьме вертолет, убоялся ночного ветра, шелеста вялой травы, разрядил в темноту пол-обоймы. Волков лежал, не пытаясь уснуть, расширяя глаза до темного слезного блеска, усилием выносил из тьмы солнечное светоносное зрелище пестрой зеленой горы в молодых лиственницах, дрожащий, расчесанный ветром разлив Енисея и летящую в небе кукушку. Сын Сережа, задержав на взмахе топорик, молча, восторженно призывает мать и отца смотреть на кукушку. Они смотрят: Аня, жена, держа пушистую ветку лиственницы, пачкающую ее руку прозрачной смолой, и он сам, стягивающий широкую лямку тяжелого рюкзака. За день и за ночь самолетами перелетели на другую половину земли, и эта гора, Енисей, летящая над ними кукушка.

Да, это он, сбросив тяжелый рюкзак, распрямляет гибкие, неусталые плечи, извлекает походный топор и идет к опушке, уже прицеливаясь для удара к молодой свежей лиственнице, слыша, как шуршат за ним торопливые сыновьи шаги. Косо, краем глаза не видит, а чувствует красное пятно на горе: жена в сарафане с голыми плечами распаковывает поклажу, стелет на траву скатерть. Пусть занимается трапезой, а они построят шалаш.

Сын неумело, старательно, неверными частыми взмахами рубит ветку. Упругая ветвь отбрасывает топор, сотрясает пернатую зелень. «Постой, — останавливает он. — Ты ударь снизу вверх. Вот так!» — перехватывает у сына топор, с мягким стуком отсекает зеленую лапу, откидывает ее в ворох других, для подстилки. Возвращает ему топор. И сын, переняв его позу, выражение его лица, упор ноги, косой исподнизу удар, колотит ветку. И он изумляется, как сын воспроизводит его. Сыновья жизнь идет по стопам отца. Он своим существованием раздвигает сыну пространство, и тот тут же отливается в содеянную им форму.

Вбивают опорный кол. От ствола к опоре протягивают поперечину. Насекают жердей и, вонзая остриями, городят боковую решетку. Близкое сыновье лицо с подтеком прозрачной смолы. Отстранился — разлив Енисея, узкая, летящая по течению лодка. Снова придвинулись круглые, с блестящими точками сыновьи глаза. Качнул головой — и синее небо, крохотный, парящий, похожий на алебарду орел. Напряженная сыновья шея, обросший золотистый загривок. Повернулся — и округлая гора в желтых и голубых цветах, и вдали Аня, и он так любит их обоих, так чувствует их на этой горе. Наполнили собою весь солнечный полдень до волнистых голубых горизонтов, до снежных, чуть видных вершин. Дали всему свое имя.

Позднее, во время ссор, в затмениях, в готовом совершиться разрыве, столько раз он вспомнит этот летний бесконечно длящийся день с медленным качанием белого солнца, с алым сарафаном на зеленой горе. Будет стараться понять: где, на каком поступке, в каком несогласии, в неверно выбранном слове, в малой непрощенной обиде возник тот изъян, который, набирая могущество, обратился крушением. Как случилось, что накопленное ими богатство, нет, не накопленное, а доставшееся без усилий, как дар, — те белые церкви в Запсковье, белоснежные рубахи и простыни на синей воде Завеличья, что вдруг поплыли, словно стая гусей, и та первая ночь, когда вдруг запахло крапивой, и горел напротив золотой веретенный огонь, и их поездка в Малы, и убитая зеленокрылая утка с красной бусиной крови, слипшиеся на рассвете цветы, их общность, угадывание друг друга не по слову, а по тихому, струящемуся из обоих свечению, вера, что так будет до смерти, — как случилось, что этот дар был истрачен, превращен в горячую, рваную по краям пустоту, от которой — бежать и спасаться?