Читаем Горящие сады полностью

— Вам было действительно интересно? Сначала я решил, что вы собираетесь снимать фильм о фольклоре бушменов и о танцевальном искусстве зулу, но теперь я вижу: вы питаете интерес и к политике. — Маквиллен, оторвавшись от зрелища океана, повернул к нему моложавое, привлекательно открытое лицо. — Моя мысль была очень проста. Мозамбик, подобно Анголе, подобно Ботсване и Замбии, объявил себя так называемым «прифронтовым государством». Таранят, атакуют белую цивилизацию юга. Но они, поверьте, совершают ошибку, стратегическую, навязанную им идеологией и расовым чувством. Их слабые, рухнувшие после ухода португальцев экономики не способны обойтись без нас. Мы, ни для кого не секрет, располагаем технологией, машинами, капиталом. Располагаем идеями и ресурсами. Готовы поделиться всем этим с соседями в обмен на лояльность, сотрудничество. Готовы пойти навстречу их нуждам, превратить изнурительную прифронтовую борьбу в союз, в созвездие, как мы говорим, дружественных государств. Вместо этой, сулящей процветание общности мы получаем отсюда импульсы ненависти. Мы терпеливы. Делаем скидку на неопытность и экспансивность африканских вождей. Но белое терпение не беспредельно. Черные вожди Мозамбика, поддерживающие наших внутренних террористов, боевиков АНК, должны знать, что наши самолеты, поднявшись с приграничных аэродромов, могут бомбить Мапуту через пять минут после взлета.

И любующиеся глаза его повернулись на розовый город, и в них блеснули тонкие трассы — отражения пикирующих, ринувшихся вниз самолетов.

Бобров уловил эту молниеносную, сквозь все оболочки суть. Понимал, что и сам свою обнаруживает. Каждый в своей прозорливости чувствовал сущность другого. Знал, что и другой ее чувствует. Не торопились вступать в полемику. Сохраняли возможность нейтрального общения.

Африканист, московский ученый, герой его фильма, был еще пустотой, которую предстояло заполнить. Создать характер, портрет, неповторимость судьбы. Прошлую московскую жизнь и оставшихся в России любимых. И нынешнее африканское делоисследование, состоящее из бесчисленных встреч, здесь, в воюющей Африке. Бобров каждый раз, даже в самых мимолетных контактах, стремился понять: как бы в этих условиях действовал герой его фильма. Он, режиссер, дилетант в африканской политике, играл своего героя. Осторожно играл его роль, иногда неудачно, иногда на грани провала, терпеливо, методом проб и ошибок, копил свое знание. И теперь, в этой встрече, был верен своей задаче.

— Я не опытен в вопросах южноафриканской политики, — сказал Бобров, — хотя действительно задуманный мною фильм — политический. Однако из того, что я знаю, — я уверен: камнем преткновения, через который никак не переступить молодым африканским государствам, остается ваша внутренняя расовая политика. Концепция апартеида оскорбительна не только для черных африканцев, но и для белых, европейцев. Вы теряете не только в глазах африканского мира, но и всей западной цивилизации, к которой себя причисляете. Многие интеллигенты на Западе прислушиваются к вашим теориям как некоему эху недавней, прокатившейся по Европе беды. В Европе, насколько я знаю, смотрят на ваше общество с испугом и иногда с отвращением.

— Ах, дорогой мистер Бобров, — доверительно, с оттенком необидного превосходства, ответил Маквиллен. — Понятно, вы — русский, находитесь в плену своих идеологических догм, но даже европейские либералы из своего далека не понимают сущность местных проблем. Предубеждены, обмануты пропагандой. Принимают за чудовище то, что вблизи выглядит достаточно гуманно, разумно и эффективно. Является результатом коллективного политического и социального мышления, рожденного за долгие поколения гражданами нашего юга. Апартеид, если отбросить ряд его издержек и частностей, — продолжал он, стараясь быть понятым, но не оттолкнуть собеседника, — апартеид, или «раздельное развитие», является уникальным изобретением белого интеллекта, воплотившего, если угодно, в социальной сфере принципы теории относительности.

— Поясните, — поощрял Бобров, стремясь уловить сквозь жалюзи слов слабое свечение волновавшей его истины. Ту эфемерную, основанную на взаимном любопытстве связь, установленную между ним и Маквилленом. Еще молчащий, не несущий сигнала провод, но уже протянутый, существующий, зафиксированный ими обоими.

Перейти на страницу:

Похожие книги