Горящие сады

Близко, в проулке, ударил выстрел, гулко, словно в кувшине. Расколол тишину надвое, и осколки стали измельчаться автоматными очередями, сначала вблизи, а потом все дальше, будто кишлак скинул свой маскхалат из желто-зеленых виноградников, обнаружил скрытую сущность. Стрельба шла густо, залпами, переходя в сплошной бестолковый стрекот. Над стеной, бледные, гаснущие на солнце, летели трассы, веером, перекрестием, брызгающим пунктиром.

Оглушенный стрельбой, но и с облегчением, почти с радостью, с острым, мучительным любопытством Волков следил за людьми, замечая в них то же выражение испуга, но и облегчение, связанное с концом ожидания, с началом боя. Автоматчики подбегали к стене, занимали позиции. Двое, подтягиваясь, подсаживая друг друга, залезли на крышу мечети, плоско улеглись. Сардар расстегнул кобуру, и рука его все порывалась извлечь пистолет. Казалось, бой приближается, охватывает мечеть, и мгновенная, из неверия, испуга, мысль: «Неужели здесь, на дворе мусульманской мечети, возможен конец?» И ответная веселящая вера, что это невозможно, жизнь не может оборваться сейчас, а продолжится дальше, за пределами этого боя, вера, превратившаяся в зоркость, звериную осторожность, желание видеть, запомнить.

Мулла обращался к полковнику, пытался ему что*то сказать, прижимая к сердцу ладонь, но тот отвернулся с досадой, прильнул к рации, висевшей на спине у солдата, стал слушать хлюпанья, хрипы, бурление команд. Сардар, побледневший от нетерпения, стремился всеми движениями туда, где шла перестрелка, удерживаемый на месте близостью командира. Активисты стояли поодаль, сосредоточенные, угрюмо застывшие. Вернулись в родной кишлак ответить на гибель близких, ждали, когда их позовут. Старики при первых же выстрелах забрались на кошму, все до единого, словно спасаясь от потопа, подтягивая на войлок свои палки, одежды, надеясь, что их вознесет на кошме и они улетят прочь от этой взорванной, перевернутой, потерявшей разумность жизни.

Стрельба стала стихать, униматься, превращаясь в редкие залпы и ответные короткие очереди. Казалось, достигнуто равновесие борьбы, бой удерживался на встречных равновесных усилиях.

Полковник передал наушники начальнику штаба. Обежал двор глазами, задержался на Сардаре, отпустил, обращаясь к двум офицерам штаба, стоящим в отдалении, снова вернулся к Сардару. Подозвал его. Тот подлетел пылко, с готовностью, щелкнул щегольски каблуками. Преданно смотрел на полковника выпуклыми блестящими глазами, пока тот говорил. Браво козырнул, бросился к солдатам, отбирая из них шестерых, выхватил на бегу пистолет. Пропустил их вперед цепочкой, выскользнул за ними из калитки.

— Комвзвода убит. — Полковник смотрел вслед Сардару. — Пошел на смену.

Волков бегло писал в блокнот, стараясь не пропустить моментальных деталей, обращался взором к старикам, к солдатам на крыше, к штабистам у рации. В нем действовал знакомый холодный азарт, счастливое ощущение встречи, контакт с уникальной действительностью. Но сквозь внешнюю активность и взвинченность он чувствовал глубокое, внутреннее, на время оставленное, но неисчезнувшее знание, недавно добытое, обо всех этих людях, о себе, лежащее в сердце.

Стрельба усилилась, достигла новой ярости, смещая равновесие боя, сдвигая его в сторону, отдаляя. Взлетела на упругой волне треска и опала, рассыпалась, отзываясь по сторонам редкой пальбой. Бой проходил повсюду, чувствовались его блуждающие центры. Рация приносила его отголоски.

Волков увидел, в конце проулка, среди желтых песчаных стен, как видение возникли верблюды. Мерно, лениво шли, заполняя проулок, равнодушные к пальбе. Впереди на ишаке, расставив ноги, ехал погонщик в чалме, краснел лицом, запахнув на плечо покрывало. Караван приближался. Солдаты смотрели с крыш. За последним верблюдом на ишаке ехал второй погонщик. Колыхались мешки и горбы, пестрели лоскутные стеганые попоны, в холки верблюдов была вплетена крашеная шерсть. Караван двигался сквозь кишлак, равнодушный к бою, непричастный к нему, ведая о своей, другой, никому не видимой цели. Уже проходил мимо, чиркая мешками о стены, обдавая запахом звериных жизней, пронося гончарные под тюрбанами лица.