Горячий декабрь (ЛП)

– «Танец-искра»? Фильм о танцах?

– Да, «Танец-искра» – это танцевальное кино.

– Нет, не видел? А что?

– Главная героиня – девушка, которая работает сварщицей днем, а по ночам танцует эротанцы. Когда я начала заниматься сваркой в колледже, один из друзей прозвал меня «Танцем-искрой». Но я не танцую, поэтому имя сократилось до Искры. С тех пор я Искра.

– Мне взять фильм напрокат? – Они разговаривали. Это был заметный прогресс. Это давало ему надежду.

– Если тебе нравится смотреть, как танцуют сексуальные девушки, то можешь. И на сварку.

– Мне больше нравится сварка, чем танцы. Я чувствую, что что-то упустил, – сказал он, садясь рядом с ней и наблюдая, как она проверяет, что именно нужно починить. – Но этот фильм вышел до того, как я родился, думаю.

– И до того, как я. Но моя мама показала мне все свои любимые фильмы, когда я была ребенком.

– У тебя есть мама?

– А ты думал, нет? – спросила она.

– Ничего личного, я просто решил, что тебя выковали в пламени Мордора.

Она тихо засмеялась. Да... это был смех. Десять очков Эшеру.

– Нет, у меня есть мама. Классная мама. У всех есть мама.

– У меня нет.

– Тебя выковали в пламени Мордора?

– У меня была мама, – объяснил он. – Но она умерла, когда я был маленьким.

Искра посмотрела на него, и он отвернулся.

– Прости. Я не знала. Я – негодяйка.

– Нет, ты не такая. Ты не могла знать. Ее сбил пьяный водитель.

– О, Боже, это ужасно. Я думала, твои родители в разводе. Я не знала, что твою маму убили.

– Они уже жили отдельно, когда произошел инцидент. Папа всегда переживал из-за этого. Они сбежали, когда она забеременела мной, и обе семьи стали враждовать. Ее семья ненавидела его. Его семья ненавидела ее.

– Ромео и Джульетта.

– Вроде тогоа. Если бы Ромео был католиком, а Джульетта еврейкой.

– Ты – еврей?

– Мама была.

– Тогда ты тоже. Иудаизм идет по материнской линии, не по отцовской. Мазл тов, Ян.

Она погладила его по голове. Он бы предпочел поцелуй, но был рад и этому. По крайней мере, она до него дотронулась.

– Ты еврейка? – спросил он.

– Я нет, – ответила она. – Просто знаю это от друга.

– Твоего парня?

– Нет, парня-друга. Чувствуешь разницу? Внезапная тяга к багелю^[1]? Вдруг разозлился, что я шучу о том, что евреи любят багель?

– Я чувствую... Я не знаю, что я чувствую, – признался он, пытаясь осмыслить новую информацию. У него не было глубоких шрамов в душе, но все же он был рад знать, что у него есть некая духовная связь с матерью. – Папа никогда мне этого не говорил. Он никогда не рассказывал мне ничего о маме или об этой стороне нашей семьи. Он редко о ней говорит. Не разговаривает с ее семьей. Я даже никогда не встречался с бабушкой и дедушкой. Правда в том, что, думаю, он все еще любил ее и расстался с ней только из-за давления семьи. Ему было двадцать, а ей восемнадцать, когда они сбежали.

– Как ее звали?

Он поднял бровь.

– Ты хочешь знать, как звали мою маму?

– Да, хочу узнать, как ее звали. А почему нет?

Он почувствовал грусть. Он даже не помнил маму. К чему грустить спустя тридцать пять лет после ее смерти?

Ян поднял руку и дотронулся до железных листьев на каминной решетке.

– Рива, – сказал он. – Но когда она уехала в колледж, то стала Айви^[2]. Папа сказал, смена имени была ее подростковым протестом. Как и желание выйти за него.

– Подросток – бунтарка. Я думаю, мне нравится твоя мама, – сказала она.

Он почувствовал, как глаза Искры проникают в него, ищут его лицо, изучают. Что она видит?

– Я смогу все исправить, – пообещала она. – Мы сможем. Будет много работы, но мы справимся.

– Ты про каминную решетку?

– Да, каминную решетку. А о чем ты думал?

– Ни о чем, – быстро ответил он. – Я могу тебе заплатить.

Она встала и посмотрела на него.

– Мне не нужны твои деньги, – сказала она. – Я не для тебя стараюсь. Я починю ее, потому что она красивая, и такое произведение искусства заслуживает быть спасенным тем, кто знает, что делает.

– Прости, – извинился он, вставая. – Я не хотел тебя оскорбить. Ты сказала, что работы много. Я просто не хочу пользоваться твоей...

– Чем?

– Дружбой?

– Мы не друзья.

– Тогда кто мы? – поинтересовался он.

– Я не знаю, – ответила она. – Но мы не друзья.

Она потерла прожилку на железном стебле плюща. Кусочек ржавчины остался на ее пальце, и она покачала головой так, будто это разбивало ей сердце.

– Если мы не друзья, тогда я должен тебе заплатить, – заметил он. – Я не из тех, кто использует людей. Мне пришлось заплатить больше тысячи долларов профессионалу, чтобы все убрать, помыть, отшлифовать, починить и переустановить. Либо мы друзья, и ты помогаешь мне по дружбе, либо ты профессиональный сварщик, который выполняет работу. Поэтому либо позволь мне заплатить тебе за работу, либо прими, что мы друзья.

– Можешь заплатить, – сказала она.

– Хорошо, – все, что угодно, но только не хорошо. Он не возражал заплатить ей. Но он хотел, чтобы она согласилась, что они друзья или нечто большее, чем босс-подчиненный. Она ушла сегодня с работы, а теперь снова работает на него.

– Сексом, – добавила она.

– Прости, что?

– Ты слышал. – Она вытерла руки о брюки. – Можешь заплатить за работу сексом.

Ян заморгал.