Горячий декабрь (ЛП)

Но он был именно таким и еще ранимым. Это было ее Ахиллесовой пятой, ее криптонитом, слабым место в броне, которую она себе выковала. Ей хотелось оберегать его как ни одного другого мужчину. Ей хотелось заботиться о нем, что глупо, потому что сын богатого отца с хорошей работой и всеми удовольствиями, которые только можно купить за деньги, вряд ли нуждался в заботе на этой планете. Но все же... Она была тут, эта любовь, эта необходимость заботиться о нем. И, когда он сказал, что отказывается ее использовать, она чуть было не сломалась и не рассказала обо всем, что чувствует к нему, включая все вышеперечисленное. Но вместо этого она поджала хвост и сбежала. Он предложил ей дружбу, когда она хотела его тело, сердце и душу. Дружба была последним, чего она хотела от Эшера.

Вздохнув, она вышла из грузовика, взяла сумки и направилась к угловой квартире на первом этаже. Некоторые уже начали украшать дома к Рождеству. Она увидела огоньки в окнах, свечи на батарейках, декорации из искусственного снега. Искусственного снега? Все, что нужно было сделать – поехать на тридцать миль к западу, и они оказались бы по уши в настоящем снегу.

Она дважды проверила пакет с продуктами из-за паранойи и постучала в одну из дверей, в окнах которой не было украшений.

Несколько секунд спустя дверь приоткрылась, цепочку не сняли.

– Ты опоздала, – произнес голос из-за двери.

– Работа. Простите.

– Ты все привезла?

– Да, – сказала Искра.

– Две сумки?

– Две сумки.

– Кто-нибудь видел, как ты сюда шла? – спросил голос, и Искра увидела два темно-карих глаза, смотрящих в направлении парковки.

– Меня никто не видел, но может увидеть, если вы меня не впустите.

Дверь захлопнулась, а через секунду снова открылась. Искра скользнула внутрь.

– Вы в курсе, что это нелегально, да? – поинтересовалась Искра, передавая пакет своей соседке миссис Ли Шайнберг.

– Легально или нет, а меня с этим не могут поймать, – ответила миссис Шайнберг, копаясь в пакете с улыбкой. – Мне до конца жизни будут это припоминать. Вот, бери. Ты выглядишь так, словно тебе это нужно так же, как и мне.

Миссис Шайнберг было восемьдесят восемь лет, и она работала на фабрике боеприпасов во время второй мировой войны – живая клепальщица Рози. Искра боготворила землю, по которой та ходила, особенно после того, как миссис Шайнберг сохранила одну из старомодных горелок и подарила ее Искре. Теперь это было самое ценное сокровище Искры. Поэтому, когда миссис Шайнберг предложила ей замороженное рождественское печенье, Искра взяла его, потому что, когда женщина в восемьдесят восемь такая же задира, какой была в восемнадцать, ты съешь все печенье, которое она тебе даст, и сделаешь это с улыбкой.

– Они вкусные, – похвалила Искра, съедая замороженное рождественское дерево. – Неудивительно, что вы заставляете меня тайно проносить их вам.

– Если бы мой сын не был таким консервативным, я бы не заставляла тебя проносить их для меня. Садись, – сказала миссис Шайнберг, указывая на диван.

Искра присела и стала жевать печенье, которое взяла из пакета. Ей нравилось проводить время в квартире миссис Шайнберг. Это было похоже на возвращение в тридцатые. Она унаследовала всю родительскую мебель и тщательно ее почистила и обновила, поэтому та выглядела как новая, даже, несмотря на то, что орнамент и стиль были из другой эпохи. У нее были лампы в стиле арт-деко

– Говори, – произнесла миссис Шайнберг, не переставая жевать. – Почему так поздно? Ты написала заявление?

– Да.

– Как отреагировал мистер Эшер? – Миссис Шайнберг замолчала и многозначительно на нее посмотрела.

– Он согласился. Он не был рад, но сказал, что понимает.

Миссис Шайнберг пренебрежительно махнула рукой.

– Не так уж он и хорош, – заметила миссис Шайнберг. – Тебе лучше без него.

– Хотя я узнала о нем кое-что сегодня, – призналась Искра. – Кое-что неожиданное.

– Выкладывай, – приказала миссис Шайнберг, а потом положила в рот еще печенье.

– Он еврей.

Миссис Шайнберг одобрительно кивнула.

– Мне всегда нравился этот мальчик.

– Вы же только что сказали, что он недостаточно хорош для меня.

– Это было до того, как ты сказала, что он славный еврейский молодой человек. Почему я слышу это только сейчас?

– Потому что он не знал. Мы говорили о родителях, и он упомянул, что его мама умерла, когда он был маленьким. Он сказал, что его отец никогда о ней не говорит, потому что их семьи враждовали. Его отец католик, а мать, очевидно, из очень консервативной еврейской семьи.

– Тогда он еврей.

– Именно это я ему и сказала. А потом спросила его, не хочет ли он багель.

– Злая девчонка. В мое время мы так с мужчинами не разговаривали. Ну,… я да. Но большинство женщин нет.

– Я не умею сдерживаться, – попыталась оправдаться Искра. – Он приводит меня в ярость. Я не могу находиться рядом с ним. Я хочу его оскорблять, кричать на него и толкать. Он превращает меня в ребенка. А мне двадцать шесть. Я должна уметь разговаривать с мужчиной, который мне нравится, не оскорбляя его.

– Ты влюблена.

– Да.

– И тебе страшно.

– Да.