Горячие сердца

Музыкант обратил вопросительный взгляд к «человеку в очках». И, хотя можно было подумать, что партизан увлечен своей работой, он немедля вмешался в разговор, словно стремясь помешать говорить музыканту:

— Кто-то немецкий мост повредил. Да так, что несколько их танков под лед ухнуло. Вот они и стали искать виновных.

— Ну?

— Вот и все, — спокойно сказал партизан. — Искали и не нашли.

Все говорило о том, что ни тот, ни другой не хотят продолжать разговор. И только уже когда Прохор перед самым отлетом спросил агронома:

— Ну, а все-таки, отец, что же мне сказать: откуда он взялся?

Тот тихонько ответил:

— Пойми ты: я виноват. Так виноват, что и сказать не могу. Отвечать придется... Он тут у нас с неделю прятался после этого своего концерта, как немцы прорвались. Ну, мне и втемяшилось в голову, что нет у нас более подходящего человека, чтобы этот проклятый мост взорвать. Минировать-то мы его минировали, а подорвать никак не могли: уже несколько наших на этом деле завалились... Вот я его...

— Мост взрывать? — испуганным шопотом спросил Прохор.

— Сам знаю, что виноват, — ответил партизан.

Прохор подошел к самолету. На заднем сидении, укутанный в тулуп, сидел музыкант. Он задумчиво глядел на верхушки сосен, окружавших поляну партизанского аэродрома. Прохору припомнился такой же взгляд его, устремленный поверх рояля, на черный бархат кулис. Прохор посмотрел на покрытый, несмотря на зиму, веснушками нос музыканта, на прядь рыжих волос, выбившуюся из-под надвинутой на глаза шапки, и, быстро подтянувшись на руках, поцеловал пианиста. Поцелуй пришелся, кажется, в переносицу, между большими, словно удивленно глядящими на мир глазами...

Снежный буран взмыл из-под винта. «Человек в очках» отбежал к краю поляны и, прикрыв глаза от колючего снега, смотрел, как машина, сделав «горку», исчезла во тьме неба над еще более темной стеной сосен. Он тяжело вздохнул и, протерев стекла стареньких очков, побрел в глубину леса.

Чудесная скрипка

Прежде чем рассказать о том, что произошло в последнем рейде Прохора по немецким тылам, я должен раскрыть вам страницу из его прошлого, имеющую непосредственное отношение к случившемуся.

Те, кто знавал Прохора до войны, помнят историю его женитьбы. В этом событии существенную роль сыграла скрипка — самая обыкновенная скрипка. Она принадлежала соседке Прохора по комнате, где он жил после перевода в один из авиагарнизонов Западной Украины. Тут я не без удивления отметил проявленный моим другом интерес к скрипичной музыке, до которой он прежде вовсе не был охотником. Впрочем, довольно быстро мне стало ясно: предметом увлечения Прохора были не столько мелодии, выходившие из-под смычка соседки, сколько сама соседка. Через год Стефа стала женой нашего героя. Увы, счастье их было непродолжительным. Всем известны обстоятельства коварного нападения, совершенного гитлеровцами на нашу западную границу. Пограничный город, где мы жили, оказался под первыми ударами вражеской авиации. Чтобы спасти материальную часть от предательских налетов немцев, нам было приказано немедля перебазироваться. Первый же день войны стал последним днем, когда мы видели наши семьи. С тех пор мы неотлучно находились на фронте. Наша часть, как вы знаете, перебывала на всех фронтах и дралась не так уж плохо. Прохор успел снова пройти снизу вверх все ступени служебной лестницы до командира части и тут был ранен. После выхода из госпиталя стало ясно, что летать он некоторое время не сможет: зрение на один глаз было утрачено. Врачи решительно утверждали, что зрение будет восстановлено, хотя и не могли поставить никаких, даже приблизительных, сроков для выздоровления. Прохору предлагали ряд должностей в штабе, но он от всего отказывался. Его не привлекал тыл. Он добился назначения в воздушно-десантную часть.

С тех пор Прохор не раз побывал в германском тылу, знакомом ему по прежним полетам к партизанам. Всякий раз, уходя на десантную операцию, Прохор надеялся узнать что-нибудь про оставшуюся на немецкой стороне Стефу. Но, возвращаясь, с грустью говорил мне:

— Ничего.

Не в его манере было жаловаться. Единственное, что он, позволял себе иногда, если доводилось где-нибудь встретиться с музыкантами, — попросить их сыграть любимые мотивы Стефы. Мы делали вид, будто не знаем, почему именно эти, а не какие-либо иные вещи заказывает Прохор. Мы всегда со вниманием слушали их, хотя уже знали все наизусть. Больше того: мы могли заранее указать даже порядок, в котором он попросит исполнить заказанную программу: «Танец ведьм» Паганини, затем Рамо-Крейслера «Тамбурин» и третьим номером — скрипичный концерт Мендельсона. Эти мелодии на всю жизнь остались у меня в памяти...

Как сейчас помню, это было в начале декабря. Сидя в занесенной снегом до самой крыши штабной избе, мы коротали вечер, шаря в эфире. Англия слала нам синкопические созвучия джазбанда. Словно издеваясь над самим собой, Париж — город незабываемого траура Франции — посылал в эфир песенки своих шансонье.