Горечь

Во времени есть уникальное средство —
Понять, что дало нам далёкое детство.
Ах, Тула! Я школьница класса второго.
Волшебный проектор включается снова…

К несчастию, в Туле есть место для скуки,
А с ней зарождаются страшные злюки:

Напротив подъезда, в ажурной беседке,
Средь ясного дня затаились соседки.
И всех замечали, и всех обсуждали.
Кого донимали, кого – осуждали.

Идёт дядя Вася со смены с завода.
Уставший, как будто опущенный в воду.
Расспросят: а сколько же он получает?
Кого привечает, когда заскучает?
Ужель после смены один отдыхает?
Не видно, не слышно… А может, бухает?

Проходит вблизи нелюдимая Ира,
Которая часто рыдает в квартире.
Душевнобольная – но как дальновидна!
Что следует дальше – вполне очевидно.
Они к ней с приветом, они к ней с поклоном…
Она – поскорее исчезнуть со стоном.

Неспешно ползёт одинокая бабка.
В дырявых галошах, и платье как тряпка.
Когда-то трудилась в колхозе на нивах,
Но имя её затерялось в архивах.

Под старость рассталась, конечно же, с тяпкой
Без имени – просто дворовою бабкой…

Соседки навряд ли ей помощь предложат,
А смотрят – как будто вот-вот уничтожат.

А вот наша строгая классная дама.
На усиках пот, на затылке – панама.
Двойной подбородок, на нём бородавки,
На каждом кармане – от вора булавки.

Соседки её уважали безмерно.
При ней говорили раздельно и верно.
Но только прошла – распекали ужасно!
За что? И самим это было неясно.

Идёт почтальонша с увесистой сумкой.
Соседки хихикают с мерзкою думкой.
Что в сумке её не газеты – продукты,
Видать, понесла колбасу или фрукты.

А может быть, хлеб? Или к чаю печенье?
Для этих особ всё имело значенье.

 Подходит, задумавшись, школьница Лена.
 Её остановят они непременно.
– По всем ли предметам уроки учила?
 А если учила, то что получила?

 На форменном платье найдут недостаток.
 И сразу во мне – что ответ слишком краток.
 И снова пристанут с каким-то вопросом:
– Умеешь ли ты заплетать себе косу?

– Какую профессию выберешь, Лена?
 Ах, мне бы спасаться из этого плена!..

– Я, честное слово, не знаю, кем стану.
 Ведь я второклашка, и мне ещё рано.

 Соседки в атаку:
– Быть может, швеёю?
– Поверьте, я планов подобных не строю!

– Тогда – в общепите служить поварихой!
– Нет, нет! – отвечала я твёрдо, но тихо.

– Портнихой!
– Ах, нет.
– А бухгалтером в ЖЭКе?
 Они как-то дружно насупили веки.

– Ты можешь работать на фабрике прачкой!
 Кассиршей – и к вечеру будешь с заначкой!
– Да лучше портнихой! Всегда при обновках!
 От долгих нотаций мне стало неловко.

– Учётчицей на оружейном заводе?
 И здесь уже я оказалась на взводе.

– Сейчас мне важнее, чтоб были тетрадки
 И книжки всегда в образцовом порядке!
 Мне нужно домой! И скорей за уроки!
 (Да как же ещё унести от них ноги!?)

– Но ваши профессии не привлекают.
 Подумаю, может, другие бывают!
 Соседки притихли, потом закричали:
– Чему же тебя до сих пор обучали?

 Они причитали:
– Послушайте, люди!
 Вот эта девчонка не знает, кем будет!

Её учат в школе напрасно!
Ужасно,
        ужасно,
                    ужасно!

Когда же меня, наконец, отпустили,
То слух нехороший по дому пустили —
Что я в разговоре вела себя скверно.
Совсем зарвалась эта странная Лена!

…Я выросла и невзлюбила беседки.
 Мне чем-то опасны казались соседки.
 А что до профессий – их было немало,
 Но я что-то лучшее вечно искала.
 Металась, дерзала, предела не знала.
 Бывало, красиво слова подбирала…

В конце же концов, подружилась с поэтом —
И горько потом сожалела об этом.
Все чувства и планы увязли, как в тине…
Но к слову любовь сохранилась поныне.
Так кем же я стала? Самою собою.
Мне было даровано свойство такое.

…Соседки в беседке практичнее были
 И вряд ли б за это меня похвалили!