- Что-что… Говорил, что допускаем гостей по записи без разбору, что не следим за пьяными. Да мало ли ещё чего! Это всё – навет на наш клуб.
- А какие слухи про Поливанова?
- Здесь и вовсе дичь какая-то. Дескать, какой-то завсегдатай клуба сел играть, просвистел фамильные драгоценности, послал доверенное лицо за ними, их привезли, положили на сукно, стали играть дальше, потом игроки что-то не поделили и передрались. В результате: двое раненых, один убит, драгоценности пропали.
- Да, - крякнул Собакин. – У нас мастера эдакое наворотить. Что ж, будем спасать вашу замутнённую репутацию.
- Ох, Вильям Яковлевич, только на вас и надежда. Помогите! И, чтоб без огласки, упаси Бог.
- Постараемся, – сыщик обернулся к помощнику. – Так, Александр Прохорович?
Ипатов кивнул.
- Нам нужны полные имена и адреса всех, с кем в тот злосчастный день виделся и разговаривал Поливанов. С кем он был дружен тоже. Моего старшего помощника, господина Канделяброва надо будет пристроить к вам в клуб на службу, да так, чтобы он мог свободно передвигаться по всем помещениям и не вызывать к себе любопытства. Например, он может заменить заболевшего служащего или поступить на временную работу.
- Хорошо, подумаем, что можно предпринять, – уже без энтузиазма ответил старшина. – Присылайте его ко мне.
- И ещё… - немного помолчав, начал сыщик.
- Не сомневайтесь, – перебил его Шандыбин. – Наш клуб умеет быть благодарным за оказанные ему услуги такого высокого уровня, хотя вы можете и сами назначить цену.
- Вы меня неправильно поняли, – усмехнулся Собакин. – Я хотел попросить вас показать вашу гостевую книгу за несколько месяцев.
Все следующие дни, когда Ипатов приходил на службу, то заставал одну и ту же картину: из открытых дверей столовой слышался бурный разговор двух родственников. Завтраки и обеды иногда заканчивались хлопаньем дверей то одной, то другой стороной, которая не выдерживала натиска противника. Спорили обо всём: о вере, о своих предках, о русской истории, о политике. Оба распалялись докрасна, особенно, отец Меркурий. Эта интеллектуальная вражда ничуть не мешала часа через два обоим Собакиным, как ни в чём не бывало раскланиваться друг с другом и задушевно общаться до следующей непримиримой схватки.
В этот раз голоса были слышны ещё в прихожей. Открыв дверь Ипатову, Канделябров только махнул рукой и поспешил в столовую.
- Кто, я тебя спрашиваю, всю Россию-матушку поднял на дыбки да бабам отдал почитай на семьдесят лет, а? По следам папеньки своего пошёл - Тишайшего. Так сказать, яблоко от яблони. Царь Алексей Михайлович веру нашу православную расколом разломил надвое, а сынок его анафемский довершил сие пагубное дело: силком утвердил церковную реформу , а чистую веру отцов наших загнал в подпол, - фальцетом вопил отец Меркурий.
- Царь за свою жизнь сделал столько, сколько другие и не помыслят. А ошибок не совершает тот, кто, как известно, ничего не делает, – парировал Вильям Яковлевич.
«Ага, – сообразил Ипатов. – Это они о Петре I».
- Ты ещё скажи: «Лес рубят – щепки летят», – продолжал гнуть монах. - Только, давай разберёмся, то ли он со своим папенькой рубил и надо ли было это рубить.
- Интересно послушать.
- Начну с того, что многие петровские преобразования выросли из реформ его отца и старшего брата – Фёдора. Возьмём известную байку о том, что только при Петре мы узнали о существовании западной культуры. Он, дескать, первый царь-западник. Чушь. Ещё в 1672-ом году царь Алексей поручил Артамону Матвееву договориться с немецким пастором Иоганном Грегори из Немецкой слободы, чтобы тот устроил европейский театр сначала в Преображенском, а потом и в Кремле. Там царь пересмотрел все известные европейские пьесы. Маленький Петруша и матушка-царица всегда присутствовали на этих спектаклях. С тех пор и начала подменяться вера – культурой, а богослужение – зрелищами и развлечениями. Сначала это были спектакли на библейские темы, а потом пошли всякие амурные безобразия. Сам Алексей Михайлович воспитывался своим родственником – ярым поборником всего европейского, боярином Морозовым , предки которого были выходцами из Пруссии. Так что, в голову Петра Алексеевича не западным ветром надуло тягу ко всему иноземному, а собственным батюшкой. Тишайший своим детям и учителей подбирал таких же взглядов. Главный из них - Симеон Полоцкий – ученик иезуитов и враг истинного православия, а между нами говоря, и оккультист.
- Что вы говорите? – встрепенутся Брюс. – Неужели при дворе православного царя такое было возможно?
- Как видишь. И не он один там был. А про Полоцкого я сам читал: «муж, исполненный разумом просвещения, знавший звёздное течение, кое наблюдал и многое рёк о России».
- Где вы это прочитали?
- В Чудове монастыре, куда был приставлен к синодальному архиву. Там рукописей неучтённых – тьма. Так о ком я? О Полоцком. Есть запись, что он знал день зачатия царя Петра: в ночь на 11 августа 1671 года.
- В числе 11 большая магическая сила, – кивнул Вильям Яковлевич.