Горе побеждённым

 - Что вы ей сказали?- обрадовался Александр Прохорович.

 - Я сказал, что оргий вы больше под её крышей устраивать не будете, а станете посещать публичный дом.

 У Ипатова в глазах поплыли круги. Увидев выражение лица помощника, Собакин поспешно крикнул:

 - Шучу – шучу! Ну, нельзя же быть такой бабой, Ипатов! Говорю вам, я пошутил. Сказал ей правду и дал сто рублей за причинённое беспокойство, а вас представил благородной жертвой. Честное слово. Не волнуйтесь, о подробностях речи не было.

 Александр Прохорович улыбнулся так, как будто ему объявили помилование после назначенной казни. Вильям Яковлевич, глядя на него, умилился.

  - Ипатов, вы - прелесть, что за анахронизм. Давайте выпьем с вами в знак нашего окончательного примирения.

 Он полез в шкаф, вытащил оттуда заветную «Спиридоновку» и запел:

 Над Москвою тучи ходят, 

 Ветер яростно шумит. 

 У красавца удалого сердце ноет и болит. 

 Эх, сердце ноет и болит.

  - Только, Ипатов, понемногу. Нам ещё сегодня работать.

                                                                          ***

   В Английский клуб Собакин с помощником приехал затемно. Все окна дворца были ярко освещены, как на праздник. Широкий полукруг двора был весь заставлен экипажами. Дородный швейцар в перевязи  то и дело отворял дверь, с поклоном пропуская гостей. Уже в вестибюле был слышен приглушённый  людской гул, доносившийся со второго этажа. В швейцарской, хоть и был душный летний вечер, вешалки были заняты головными уборами, плащами и накидками. В особой длинной подставке, частоколом, один к другому, стояли зонты и трости. Видимо посетителей было много. Не успели сыщики войти и осмотреться, как им навстречу по парадной лестнице кубарем скатился  Шаблыкин. Их пригласили в знакомую «старшинскую».

 - Желаете  у нас отужинать? – гостеприимно предложил старшина.

 - Пожалуй, мы не будем мешать дело с удовольствием, – улыбнувшись,  ответил Собакин. - Какие новости о «Чёрном сердце»?

 - Печальные. Кольца нет, – вздохнул Шаблыкин. - Вскрытие Поливанова показало разрыв сердца. Я сам видел заключение. Пока это дело не вылезло наружу, мы с Александром Львовичем смотались к Поливанову домой и перетрясли там все комнаты. Его прислуга божится, что Алексей Алексеевич никогда не снимал кольца с руки, даже, простите, когда мылся в бане, в парной, где камердинер обматывал ему палец мокрым платком, чтобы тот не обжёгся горячим кольцом. Да что слуги! Я и сам знаю, что Поливанов  его никогда не снимал!

 - И всё-таки хотелось бы уточнить: в тот день прислуга видела у него на руке алмаз до последнего момента, когда он уехал в клуб?

 - Именно так. В тот день до отъезда в клуб он был дома, спал до часу. Потом к нему приехали двое:  полковник Ушинский с господином Лавренёвым,  светским молодым человеком, членом нашего клуба. Камердинер Савелий  рассказал, что они все вместе сидели в кабинете, курили, пили вино и о чём-то спорили. Иногда голос повышал полковник. Но, между нами говоря, он часто «на бровях»   и всё время орёт. Словом – военный человек.  Часов в пять Лавренёв уехал, а Поливанов, немного погодя, стал собираться в клуб. Ушинский поехал с ним.

 - Кто наследует имущество Поливанова? – спросил Собакин.

 - Прямых наследников у него нет. Вот мы и поехали  поскорее с обыском, пока дом не опечатали. И сделали это вовремя: вчера прислугу распустили, дом заперли и  печати навесили.

 - А почему меня не позвали с вами на обыск?- возмутился сыщик.

 - Дело в том, дорогой Вильям Яковлевич, что поливановская прислуга нас хорошо знает. В доме Алексея Алексеевича не раз проходили наши заседания по спорным карточным делам. Вот и в этом году так было на Страстной неделе, когда клуб был закрыт. Мы сказали Савелию,  что нам нужно забрать кое-какие клубные бумаги. Он и допустил. А приди мы, извините, конечно, с посторонним человеком - у прислуги возникли бы сомнения.

 - Понятно, – кивнул Собакин. – Вы действительно перебирали бумаги Поливанова?

 - Не только перебирали, но и взяли с собой копии протоколов заседаний нашего клуба. Остальные бумаги мы не трогали. В основном, это были денежные расчёты, счета из магазинов, личные записки и письма. Нам это ни к чему – мы искали кольцо.

 Собакин  вдруг сморщился, как от лимона.

 – А может Бог с ним, с этим «Чёрным сердцем», а, Пётр Иванович? Пропало и пропало. Наследников нет, а вор ещё сто раз пожалеет, что связался с этим камнем.

 - Что вы! – замахал на него руками Шаблыкин. – Смеётесь? У нас в клубе нехорошо. Только вчера мы  принимали из Петербурга шталмейстера Его Императорского Двора барона Гогеля. Он  сказал, что даже великий князь Георгий Михайлович  где-то в приватной беседе покачал головой и заметил: «Замутилась московская водичка в Английском». Во как.  Ещё ничего не знают, а уже выводы делают. А вы говорите: Бог с ним. Нас, старшин, обер-полицмейстер тоже пытал,  что да как. Разберитесь, сказал, по-хорошему и быстро, а не то я вам своих пришлю. Его  сыскные – ребята расторопные, сами знаете, но тогда - широкой огласки не избежать.

 - А что ещё он говорил, конкретно?