- Что вы ей сказали?- обрадовался Александр Прохорович.
- Я сказал, что оргий вы больше под её крышей устраивать не будете, а станете посещать публичный дом.
У Ипатова в глазах поплыли круги. Увидев выражение лица помощника, Собакин поспешно крикнул:
- Шучу – шучу! Ну, нельзя же быть такой бабой, Ипатов! Говорю вам, я пошутил. Сказал ей правду и дал сто рублей за причинённое беспокойство, а вас представил благородной жертвой. Честное слово. Не волнуйтесь, о подробностях речи не было.
Александр Прохорович улыбнулся так, как будто ему объявили помилование после назначенной казни. Вильям Яковлевич, глядя на него, умилился.
- Ипатов, вы - прелесть, что за анахронизм. Давайте выпьем с вами в знак нашего окончательного примирения.
Он полез в шкаф, вытащил оттуда заветную «Спиридоновку» и запел:
Над Москвою тучи ходят,
Ветер яростно шумит.
У красавца удалого сердце ноет и болит.
Эх, сердце ноет и болит.
- Только, Ипатов, понемногу. Нам ещё сегодня работать.
***
В Английский клуб Собакин с помощником приехал затемно. Все окна дворца были ярко освещены, как на праздник. Широкий полукруг двора был весь заставлен экипажами. Дородный швейцар в перевязи то и дело отворял дверь, с поклоном пропуская гостей. Уже в вестибюле был слышен приглушённый людской гул, доносившийся со второго этажа. В швейцарской, хоть и был душный летний вечер, вешалки были заняты головными уборами, плащами и накидками. В особой длинной подставке, частоколом, один к другому, стояли зонты и трости. Видимо посетителей было много. Не успели сыщики войти и осмотреться, как им навстречу по парадной лестнице кубарем скатился Шаблыкин. Их пригласили в знакомую «старшинскую».
- Желаете у нас отужинать? – гостеприимно предложил старшина.
- Пожалуй, мы не будем мешать дело с удовольствием, – улыбнувшись, ответил Собакин. - Какие новости о «Чёрном сердце»?
- Печальные. Кольца нет, – вздохнул Шаблыкин. - Вскрытие Поливанова показало разрыв сердца. Я сам видел заключение. Пока это дело не вылезло наружу, мы с Александром Львовичем смотались к Поливанову домой и перетрясли там все комнаты. Его прислуга божится, что Алексей Алексеевич никогда не снимал кольца с руки, даже, простите, когда мылся в бане, в парной, где камердинер обматывал ему палец мокрым платком, чтобы тот не обжёгся горячим кольцом. Да что слуги! Я и сам знаю, что Поливанов его никогда не снимал!
- И всё-таки хотелось бы уточнить: в тот день прислуга видела у него на руке алмаз до последнего момента, когда он уехал в клуб?
- Именно так. В тот день до отъезда в клуб он был дома, спал до часу. Потом к нему приехали двое: полковник Ушинский с господином Лавренёвым, светским молодым человеком, членом нашего клуба. Камердинер Савелий рассказал, что они все вместе сидели в кабинете, курили, пили вино и о чём-то спорили. Иногда голос повышал полковник. Но, между нами говоря, он часто «на бровях» и всё время орёт. Словом – военный человек. Часов в пять Лавренёв уехал, а Поливанов, немного погодя, стал собираться в клуб. Ушинский поехал с ним.
- Кто наследует имущество Поливанова? – спросил Собакин.
- Прямых наследников у него нет. Вот мы и поехали поскорее с обыском, пока дом не опечатали. И сделали это вовремя: вчера прислугу распустили, дом заперли и печати навесили.
- А почему меня не позвали с вами на обыск?- возмутился сыщик.
- Дело в том, дорогой Вильям Яковлевич, что поливановская прислуга нас хорошо знает. В доме Алексея Алексеевича не раз проходили наши заседания по спорным карточным делам. Вот и в этом году так было на Страстной неделе, когда клуб был закрыт. Мы сказали Савелию, что нам нужно забрать кое-какие клубные бумаги. Он и допустил. А приди мы, извините, конечно, с посторонним человеком - у прислуги возникли бы сомнения.
- Понятно, – кивнул Собакин. – Вы действительно перебирали бумаги Поливанова?
- Не только перебирали, но и взяли с собой копии протоколов заседаний нашего клуба. Остальные бумаги мы не трогали. В основном, это были денежные расчёты, счета из магазинов, личные записки и письма. Нам это ни к чему – мы искали кольцо.
Собакин вдруг сморщился, как от лимона.
– А может Бог с ним, с этим «Чёрным сердцем», а, Пётр Иванович? Пропало и пропало. Наследников нет, а вор ещё сто раз пожалеет, что связался с этим камнем.
- Что вы! – замахал на него руками Шаблыкин. – Смеётесь? У нас в клубе нехорошо. Только вчера мы принимали из Петербурга шталмейстера Его Императорского Двора барона Гогеля. Он сказал, что даже великий князь Георгий Михайлович где-то в приватной беседе покачал головой и заметил: «Замутилась московская водичка в Английском». Во как. Ещё ничего не знают, а уже выводы делают. А вы говорите: Бог с ним. Нас, старшин, обер-полицмейстер тоже пытал, что да как. Разберитесь, сказал, по-хорошему и быстро, а не то я вам своих пришлю. Его сыскные – ребята расторопные, сами знаете, но тогда - широкой огласки не избежать.
- А что ещё он говорил, конкретно?