- Какой ужас вы рассказываете, Вильям Яковлевич! Я даже подумать боюсь, что это может быть правдой. Нет, я не верю, она не такая. У вас просто разыгралось воображение под воздействием, извините, выпитого.
- Я вам описал самый расхожий вариант развития событий. Детали могут быть другие, но суть этого дела, я думаю, такова.
Убирая со стола посуду, Канделябров тяжело вздохнул и произнес:
- Прямых улик против этой гадины нет. Попомните мои слова: выкрутится она из этой истории, как пить дать. А денег, денег-то сколько загребёт! Они её из любой тюрьмы вытащат. И не докажешь, что по её милости померло уже четверо: двое Арефьевых, Зяблицкий и кучер больницы. Пятая – старая Арефьева на ладан дышит.
- Ну что ты каркаешь, Спиридон. А мы на что? У нас есть свидетели её встреч с Зяблицким. Будем копать дальше, – ответил Собакин.
Но, несмотря на все уверения, было видно, что в глубине души начальник согласен с доводами своего опытного помощника. Явных улик не было. Оттого и попивает он водочку, что предчувствие неудачи больно задевает его самолюбие.
- Дай Бог, конечно, - задумчиво продолжал Канделябров, - а только, Вилим Яковлевич, сколько мы с вами преступников переловили, а здесь чувствую: сбой будет.
Ипатов вдруг поднял осоловевшие глаза на Собакина и изрек:
- Прав Спиридон Кондратьевич, ох прав. Какие ужасы мы терпим от женщин. Всё! Я решил: никаких с ними отношений! Отказываюсь замечать. Игнорирую! Только чистая мужская дружба и аскеза. А как состарюсь – пойду в монастырь.
Вильям Яковлевич (прямо как Брюс на портрете) надменно, тяжелыми глазами посмотрел на буйного молодца.
- Ах вот как. Значит, Евины дочки во всём у вас виноватые? – возмущенно взревел он. – А если я расскажу тебе парочку-тройку жутких дел, которые сотворили исключительно мужчины и по мотивам, весьма далёким от влияния женского пола, ты что отречёшься и от мужчин, лишишь себя достоинства и станешь средним родом? Отдалишься, так сказать, от полов? – перешёл на «ты» изрядно хмельной Вильям Яковлевич. – Спиридон, иди сюда! Это ты ему голову заморочил? Не стыдно? Расскажи-ка этому юноше про дело Иващука. Поведай, как он убивал малолетних мальчишек из зависти к их молодости и красоте. Сколько их там было, невинных детишек – пятеро? А дело Буковкина, который трезвый (подчеркиваю) за триста рублей и золотые часы зверски убил своего хозяина с женой. Потом эти деньги проиграл в карты своему дружку и его убил с досады, что лишился денег. А Савелия Рубцова помнишь? Ипатов, спроси о нём своего дядю. Федор Кузьмич вёл это дело вместе с речной полицией. Этот урод держал кабак на Трубной и плавал на своей барже вниз по Волге. Примерный семьянин, по бабам не шлялся, пьяным не валялся. Жена – тихая, набожная женщина, мать троих детей. Так вот, этот самый Рубцов сколотил банду из своих же работников. Этакий речной пират. Грабил, убивал для наживы, чтобы скобяную лавку и склад прикупить, купцом первостатейным сделаться, детей в люди вывести. Очень он, понимаешь ли, своих детей любил. Но вот кто ему из банды перечил: без разговоров отправлял за борт со связанными руками. На воде не гнушался грабить даже мелких рыбаков. Когда всё открылось, жена с горя хотела на себя руки наложить, уже из петли вынули. Спиридон, помнишь, как ты жалел её и помогал после суда ей с детьми в другой город перебраться от стыда и позора. Что молчишь?
Канделябров искоса поглядывал на хозяина и молчал.
- А сам? – не унимался Собакин. – Кто таскается за покупками через всю Москву, на Остоженку в бакалейню Кваснина, у которого на иждивении проживает вдовая сестра Елизавета, а? Красотка, между прочим, хоть куда. Чего же ты не говоришь, что от неё все беды на твою голову? Таскаешь ей цветы, презенты, потом по ночам не спишь, любовные помыслы в холодной ванне отгоняешь и, как следствие, – лечишься кагором в немереных количествах. Ханжа ты, Спиридон Кондратьич, вот ты кто после этого!
Канделябров стоял красный как рак, молчал и смотрел себе под ноги.
- То-то. И не морочь молодому человеку голову. Дряни хватает и в мужском и в женском обличье. Главное – не обобщать, понял? Чистые души есть и там и там. На них мир держится. А грехи есть у всех, как ты знаешь. Один Бог без греха. Ипатов, слышишь? Да ты никак спишь?
В этот поздний вечер без преданного слуги Вильям Яковлевич вряд ли бы попал в свою постель, а остался спать за столом, положив голову на сильные красивые руки. Не говоря уже о его новоиспечённом помощнике, который спал, уютно устроившись головой в тарелке из-под вишнёвого желе.
Последняя мысль молодого человека перед провалом в бездну бесчувствия была о коте Беконе.
«А ведь и вправду котяша обиделся, - подумал он. – Рыжий весь вечер не появлялся».
Канделябров, сокрушённо качая головой, разнёс мужчин по своим комнатам и убрал в кухню пустой полуторный графин. Там он налил себе гранёный стакан кагору, горестно вздохнул и выпил его залпом.