Горе невинным

– С этической точки зрения, – продолжил Макмастер, – вы вполне правы. Однако знаете ли… – доктор почесал нос, – не китайцы ли считали, что благотворительность следует рассматривать как грех, а не как добродетель? В этом что-то есть. Благотворительность оказывает воздействие на людей. Завязывает их узлом. Все мы знаем человеческую природу. Сделай человеку добро, и ты почувствуешь к нему расположение. Полюбишь его. Однако как станет относиться к тебе тот человек, которому ты сделал добро, – будет ли он так же расположен к тебе? Станет ли он на самом деле любить тебя? Должен, конечно, но полюбит ли в самом деле?.. Что ж, – продолжил доктор после недолгой паузы. – Значит, так. Миссис Эрджайл была, как вы сказали бы, чудесной матерью. Однако она перебрала через край с благодеяниями. В этом нет сомнений. Или намеревалась перебрать. Или, во всяком случае, попыталась это сделать.

– Однако эти дети не были ее собственными, – напомнил Калгари.

– Да, не были, – согласился Макмастер. – И в этом, наверное, причина беды, на мой взгляд. Для начала возьмем любую обыкновенную кошку с котятами. Она всегда на страже, она защищает их, она расцарапает всякого, кто посмеет приблизиться к ним. Но уже примерно через неделю начинает возвращаться к собственной жизни. Уходит от выводка, охотится, отдыхает от своих детей. Она, как и прежде, будет защищать их от нападения, но теперь уже не навязчивым образом, не постоянно. Она будет играть с ними, но если они причинят ей боль, ответит ударом лапки, даст детям понять, что хочет побыть в одиночестве. Кошка, так сказать, возвращается к природе. По мере того как котята растут, она обращает на них все меньше и меньше внимания, мысли ее постепенно обращаются от детей к привлекательным соседским котам. Таков, можно сказать, нормальный характер жизни самки. Я видел многих девушек и женщин, обладавших сильным материнским инстинктом и стремящихся к браку, но главным образом потому – хотя сами не подозревали об этом, – что они обладали сильной тягой к материнству. Рождаются дети; они счастливы и удовлетворены. Жизнь обретает, с их точки зрения, приемлемый облик. Они могут интересоваться своими мужьями, делами соседей и сплетнями – и, конечно же, собственными детьми. Но в меру. Их материнский инстинкт удовлетворен в чисто физиологическом плане.

Ну а в случае миссис Эрджайл материнский инстинкт был очень силен, однако физиологическое удовлетворение от вынашивания детей ее так и не посетило. A посему страстное, доходящее до наваждения желание материнства так и не оставило ее. Она хотела детей, много детей. Ей было мало любого их количества. Все ее сознание, днем и ночью, было сосредоточено на детях. Муж более ничего не значил. Он маячил приятной абстракцией где-то на заднем плане. Все заключалось в детях. В их кормлении, в их одевании, в их играх… во всем, что относилось к ним. Для них делалось слишком много. И потому она не дала им того, в чем они, собственно, нуждались, а именно некоторой доли честного и благого пренебрежения. Их не просто выставляли играть в сад, как всех остальных детей. Нет, у них было все возможное и невозможное, всякие приспособления для ползания и лазания, домик на дереве, насыпной песчаный пляж у ручья. Их кормили отнюдь не простой и здоровой пищей. Этим детям протирали овощи до пяти лет, кипятили им молоко, исследовали воду, подсчитывали витамины с калориями! Учтите, я не нарушаю профессиональной этики, рассказывая вам все это. Миссис Эрджайл никогда не обращалась ко мне. Когда ей нужен был врач, она вызывала того, с Харли-стрит[6]. И то нечасто. Она была крепкой и здоровой женщиной.

А я был местным доктором, которого вызывали к детям, хотя она считала, что я несколько несерьезно к ним отношусь. Я рекомендовал ей позволять детям есть ежевику с куста. Я говорил ей, что нет ничего страшного в том, что иногда они промочат ноги и простудятся, и что не стоит волноваться, если у ребенка температура тридцать семь и два. Можно не беспокоиться – до тех пор, пока она не перевалит за тридцать восемь и три. Этих детей баловали, кормили с ложечки, тряслись над ними… словом, любили так, что во многом к добру это не привело.

– Вы хотите сказать, – переспросил Калгари, – что подобное воспитание не довело Джеко до добра?

– Ну, на самом деле я думал не только о Джеко. На мой взгляд, этот парень был источником неприятностей с самого начала. Так сказать, «взбалмошный и трудный подросток», как сейчас говорят. Впрочем, как ни назови… Эрджайлы делали для него все возможное; все, что только можно было сделать. За свою жизнь мне пришлось достаточно часто встречаться с Джеко. Когда он подрос, сделавшись безнадежно испорченным, родители говорили то «если б раньше мы обращались с ним построже», то «мы были слишком строги с ним, следовало обходиться помягче». Не думаю, чтобы это изменило что-либо хоть на грош. Есть люди, которые сбиваются с пути, потому что дома им холодно. Потому что им не хватает любви. Есть и такие, которые ломаются от малейшего напряжения. Я бы отнес Джеко к последней группе.