Горе невинным

– Ну, – неторопливо проговорил Маршалл, – это, пожалуй, понятно. В течение последних примерно восемнадцати месяцев вы были отрезаны от цивилизации. Вы не читали ежедневных газет, не знаете, что говорилось в прессе об этой семье. Возможно, вы в любом случае не стали бы читать эти материалы, но, на мой взгляд, не смогли бы не слышать о них. Факты, доктор Калгари, очень просты. И отнюдь не конфиденциальны. В свое время об этом открыто говорилось в прессе. И сводятся они к очень простой картине. Если Джек Эрджайл не совершал преступления – a судя по вашему утверждению, он не мог этого сделать, – тогда кто же его совершил? Что возвращает нас обратно к обстоятельствам, в которых было совершено преступление. Оно произошло ноябрьским вечером в промежутке между семью и половиной восьмого в доме, где, кроме убитой, находились только члены семьи и прислуга. Двери и окна дома были надежно заперты, и если кто-то попал в него извне, значит, его или впустила сама миссис Эрджайл, или же он воспользовался собственным ключом. Иными словами, она должна была знать этого человека. В некоторых отношениях ситуация напоминает имевшее место в Америке дело об убийстве Борденов, когда мистера Бордена с женой воскресным утром зарубили топором. Никто в доме ничего не слышал, никого около дома не видели… Теперь вы понимаете, доктор Калгари, почему члены семьи были скорее расстроены, чем обрадованы принесенной вами новостью?

– Вы хотите сказать, – неторопливо проговорил Артур, – что они предпочли бы считать Джека Эрджайла виновным?

– Ну конечно, – ответил Маршалл. – Конечно, и без всяких сомнений. Если позволите мне некоторый цинизм, личность Джека Эрджайла идеальным образом объясняла неприятный факт убийства в семье. В детстве он был проблемным ребенком, в юности обнаруживал преступные наклонности, в зрелом возрасте – необузданный темперамент. В семейном кругу всему этому, возможно – даже обязательно, – находили какие-то извинения. Его могли оплакивать, ему могли симпатизировать, могли твердить себе самим, друг другу и всему миру, что сам он на деле ни в чем не виноват, что придут психологи и все объяснят! Очень, очень и очень удобная позиция.

– И теперь… – Калгари умолк.

– И теперь, – сказал мистер Маршалл, – ситуация приняла совершенно другой облик. Совершенно другой. Пожалуй, даже пугающий.

Калгари полным откровенности тоном проговорил:

– Значит, принесенная мной новость была неприятна и для вас, так?

– Вынужден признать это. Да. Да, честно признаю, что я был… расстроен. Дело, вполне благополучно закрытое – да, я действительно вправе воспользоваться словом «благополучно», – теперь открывается заново.

– Вы говорите это как официальное лицо? – спросил Артур. – То есть с точки зрения полиции дело будет открыто заново?

– О, вне сомнения, – отозвался Маршалл. – Когда Джек Эрджайл был признан виновным под тяжестью непреодолимых улик – присяжные выходили из зала всего на четверть часа, – с точки зрения полиции это стало завершением дела. Но теперь, при условии полного посмертного помилования, дело открывается заново.

– И полиция вновь приступит к расследованию?

– Я бы сказал, почти непременно. Конечно, – добавил Маршалл, задумчиво потирая подбородок, – учитывая обстоятельства дела и прошедшее время, сомнительно, что они сумеют добиться какого-либо результата… Со своей стороны, я бы усомнился в этом. Они могут прийти к выводу, что виновен один из тех, кто находился в доме. Они могут даже выдвинуть весьма остроумное предположение о том, кто мог это сделать. Однако добыть определенные улики будет нелегко.

– Понимаю, – проговорил Калгари. – Понимаю… Да, именно это она и имела в виду.

– О ком вы говорите? – резким тоном спросил адвокат.

– О девушке, – ответил Калгари. – Об Эстер Эрджайл.

– Ах да. Молодая Эстер… – Уже с любопытством Маршалл спросил: – И что же она вам сказала?

– Она говорила о невиновных, – ответил Калгари. – Сказала, что теперь важно не кто виноват, а кто не виноват. Теперь я понимаю, что она хотела сказать…

Маршалл бросил в его сторону пронзительный взгляд.

– Готов допустить это.

– Она имела в виду именно то, о чем вы говорили, – сказал Артур Калгари. – Она подразумевала, что теперь вся семья снова окажется под подозрением…

Маршалл перебил его:

– Снова – не то слово. На самом деле семья никогда прежде не подпадала под подозрение. Джек Эрджайл с самого начала был самым очевидным подозреваемым.

Калгари отмахнулся.

– Семья окажется под подозрением и может надолго, а то и навсегда остаться под подозрением. Если виновен один из членов семьи, возможно, что они и сами не знают, кто именно. Они будут смотреть друг на друга и… гадать. Да, это и есть самое худшее. Они и сами не будут знать, кто именно…

Воцарилось молчание. Маршалл посмотрел на Калгари спокойным и оценивающим взглядом, однако ничего не сказал.