Горе невинным

– Алло… да… слушаю… Ах, это ты… Это Микки, – бросила она в сторону Филипа. – Да… да, мы слышали. Папа звонил… Ну конечно… Да… Да… Филип говорит, что если адвокаты будут удовлетворены, все будет в порядке… В самом деле, Микки, не понимаю, почему ты так расстроен… Никогда не считала себя особо тупой… В самом деле, Микки… ты, наверное… Алло?.. Алло?.. – Мэри сердито нахмурилась. – Он бросил трубку. – Она аккуратно опустила трубку на аппарат. – Вот что, Филип, я не могу понять Микки.

– И что же он в точности сказал?

– Знаешь, он был в таком состоянии… Обозвал меня тупицей, сказал, что я не понимаю… последствий. Будет крупный скандал, так он сказал. Но почему? Не понимаю.

– Перетрусил, наверное? – задумчиво проговорил Филип.

– Но с чего вдруг?

– А знаешь, он прав. Последствия будут.

Мэри чуть взволновалась.

– Ты хочешь сказать, что интерес к этому делу снова оживет? Конечно, я рада тому, что Джеко оправдан, однако будет неприятно, если люди снова начнут полоскать наше белье.

– Дело не только в том, что скажут соседи. Одним этим не ограничится.

Она вопросительно посмотрела на мужа.

– Заинтересуется и полиция!

– Полиция? – резким тоном бросила Мэри. – Она-то здесь при чем?

– Моя дорогая девочка, подумай наконец.

Мэри неторопливо подошла к нему и опустилась рядом.

– Теперь преступление снова сделалось нераскрытым, – проговорил Филип.

– Но зачем им поднимать всю историю заново… после всего прошедшего времени?

– Превосходный образчик благого пожелания – ни на чем не основанного, однако.

– Но конечно же, – проговорила Мэри, – проявив подобную глупость – допустив эту ужасную ошибку в отношении Джеко, – они, должно быть, не захотят ворошить прошлое?

– Возможно, и не захотят, однако придется! Служебный долг требует.

– Ох, Филип, я уверена в том, что ты ошибаешься. Опять пойдут разговоры, а потом все успокоятся.

– И мы снова заживем дружно и счастливо, – с легкой ехидцей заметил он.

– А почему нет?

Филип качнул головой.

– Все не так просто… Твой отец прав. Надо собраться всем вместе и посоветоваться. Залучив к себе Маршалла.

– Ты хочешь сказать, надо поехать в «Солнечный мыс»?

– Да.

– Но мы не в состоянии это сделать.

– Почему же?

– Это нереально. Ты – инвалид и…

– Я не инвалид, – раздраженным тоном ответил Филип. – Я вполне силен и здоров. Просто мне отказали ноги. И при наличии подходящего транспорта могу доехать до какого-нибудь Тимбукту.

– А я считаю, что тебе вредно ездить в «Солнечный мыс». Притом что вновь возникло это неприятное дело…

– Но голова моя осталась в порядке.

– И потом, я не вижу, как мы можем оставить дом. В последнее время было так много случаев взлома…

– Пригласи кого-нибудь переночевать.

– Тебе просто сказать это – будто легче нет ничего на свете.

– Эта старая миссис… как ее там, может приходить каждый день. И прекрати этот спор на уровне домашней хозяйки, Полли. На самом деле это ты не хочешь никуда ездить.

– Правильно, не хочу.

– Долго быть там нам не придется, – ободрил жену Филип. – Но, на мой взгляд, ехать необходимо. В такой ситуации семья должна сплотиться перед лицом остального мира. Необходимо в точности выяснить положение дел.

III

Вернувшись в Драймут, в гостиницу, Калгари рано отобедал и вернулся в свой номер. Визит в «Солнечный мыс» произвел на него глубокое впечатление. Он ожидал, что новость произведет болезненный эффект, что заставило его заранее собрать в кулак всю свою решимость. Однако откровение оказалось мучительным и тягостным – совершенно не в той манере, которую он ожидал. Повалившись на кровать, Артур раскурил сигарету и принялся прокручивать в уме ситуацию – снова и снова.

Конечно же, самым ярким впечатлением стало лицо Эстер, каким оно было в момент прощания. Это презрительное отвержение его устремления к справедливости! Как это там она сказала? «Теперь важно, не кто виноват, а кто не виноват». И потом: «Разве вы не понимаете, что именно сделали сейчас со всеми нами?» Но что такое он сделал? Калгари не понимал этого.

И все прочие… Женщина, которую они звали Кирсти (с какой стати, к слову? Кирсти – шотландское имя, но она не шотландка – датчанка, а быть может, норвежка). Так почему же она разговаривала с ним столь жестким… столь обвинительным тоном?

Нечто странное было и в поведении Лео Эрджайла – отстраненное выжидание. Никаких «слава богу, мой сын невиновен!», что следовало бы счесть естественной реакцией!

И эта девушка… девушка, исполнявшая обязанности секретаря Лео. Услужливая, любезная. Однако и она отреагировала странным образом. Калгари вспомнил, как она опустилась на колени перед креслом Эрджайла. Словно бы… словно бы… она сочувствовала ему, утешала его. Утешала? Но в чем? В том, что сын его не был виновен в убийстве? И конечно… да, конечно… чувства в этом движении было больше, чем положено секретарю – даже отработавшему на своем месте несколько лет… так в чем же, собственно дело? Почему они…

Зазвонил телефон на столике возле его кровати. Артур поднял трубку.

– Алло?

– Доктор Калгари? Вас тут спрашивают.