Гордость и страсть

— Почему ты здесь? — Голос, скорее шепот, был чувственным и порочным.

Он принадлежал не Томасу, и она даже вымолвить не смела имя обладателя этого голоса. Ей стало страшно. Очень страшно, ведь она нарушила обещание, данное Сассексу. Она не знала, где Томас и был ли он человеком Орфея, за которым охотились Хранители.

— Почему? — снова спросил голос. — Ответь мне.

Она почувствовала, как тело, сильное и горячее, прижалось к ее спине, ощутила бурное дыхание у своего уха, приглушенное прозрачной драпировкой между ними.

Закрыв глаза, она запрокинула голову, а он чуть сдвинулся, позволив ей прижаться сквозь легкую ткань к его груди. Прикрыв веки, она старалась вообразить его глаза. Серые глаза предстали перед ней, и она попыталась приблизиться к ним, но абсент расслабил ее, сделал заторможенной, одновременно обострив восприятие. Что за странный напиток, вовсе не похож на шампанское, от которого путаются мысли. Абсент, напротив, обострял все ощущения до кристальной ясности сознания. В то время как ум оставался ясным и легким, тело тяжелело, словно она брела в воде, отягощенная громоздким бальным платьем. Обессиленная томной негой, она стояла, прижавшись к его груди.

— Все это время, — с мукой в голосе прошептала она, — я никогда не видела тебя.

Он сдвинулся за драпировкой, она почувствовала скольжение его руки по легкой ткани, словно он хотел дотянуться до ее руки, прикоснуться ладонью. Их разделяла лишь тончайшая ткань, эротичность жеста пронзила ее.

— Я ждал здесь, но ты отказывалась видеть меня.

Сассекс. Это его голос. Его запах, различимый сквозь дурман ладана. И это большое, сильное тело, такое теплое, притягательное, знакомое с той ночи, что они провели в доме на Маунт-стрит.

Вся эта сцена, deja vu, была именно тем видением, которое пригрезилось во время сеанса у миссис Фрейзер. Будущее, предсказанное ей.

Может быть, сейчас она на перепутье? Если бы только она могла повернуться и схватить ткань, рвануть ее вниз и увидеть, как тогда, в ее видении. Но сил не было, тело отказывалось подчиняться. Она смогла лишь протянуть руку сквозь толщу сопротивляющейся темной зыби воды к его руке, которая была так близко.

— Я видела тебя. — Ее голос вибрировал в такт тяжелым толчкам сердца, которое все сильнее билось в груди. Тепло разливалось внутри, и в обступающей темноте вместе с тем она ощутила легкость и доверие, которых не испытывала никогда прежде. — Я… думала о твоем поцелуе, стараясь вспоминать все те моменты, когда… когда что-то менялось внутри меня.

— Мой поцелуй? Ты его не помнишь?

Она помнила. Это стало для нее пыткой. Ей не следовало желать этого поцелуя, не следовало быть таким непостоянным и переменчивым созданием, которое то и дело колеблется между неприязнью и страстью, но что-то продолжало меняться в ней с того момента и до сих пор. Она увидела другую сторону его натуры, ту, что не руководствовалась гордостью и учтивостью.

— В таком случае, позволь мне разбудить твои воспоминания.

— Да…

— Разве ты не помнишь его? Что он значил для тебя? Тот поцелуй научил тебя чувствовать?

— Да, — прошептала она, вынуждая его говорить. — Расскажи мне о его могуществе.

— Могущество поцелуя в безоглядном наслаждении, которое дразнит ум, согревает сердце, возвышает душу и искушает тело.

Люси позволила себе расслабиться. За сомкнутыми веками она видела его и не пыталась избегать видения или знания, что это не тот мужчина, пленяющий и соблазняющий словами, с которым она собиралась встретиться, о ком отважилась думать.

— Поцелуй нужно ощутить. Он должен таять, поднимаясь из самых глубин существа на поверхность, туда, где плоть горит под прикосновениями губ и рук.

Судорожный вздох невольно вырвался из ее груди, она в его власти. Но он только прижался плотнее, осторожно прикоснувшись теплой ладонью к самым кончикам ее пальцев.

— Слова и поцелуи во многом схожи, обладают способностью соблазнять и манить, возбуждать и утешать, приятно причинять сладчайшую боль. Слова, как и поцелуй, оставляют после себя предчувствие большего. Я жажду получить большее.

Люси сглотнула, не в силах произнести ни звука. Ей хотелось большего. Совершенно точно.

— Тело женщины должно отозваться на призыв. Тяжелые учащающиеся пульсирующие удары проходят по венам и отзываются в груди. Дыхание сбивается, голова запрокидывается в предвкушении. — Его голос опустился до коварного чувственного шепота. — Грудь тяжелеет от желания. — Касаясь ее пальцев, он по-прежнему оставался за тонкой призрачной преградой, которая, смягчая прикосновение, распаляла ее еще сильнее. — Все становится намного чувствительнее, ощущается легкое покалывание, темные вишенки сосков, маленькие пленники, рвущиеся на свободу, напрягаются и ноют.

О боже! Ее груди и впрямь заныли, соски терлись о корсет, желая, чтобы их освободили, стремясь снова оказаться в его руках, под его губами, испытать то, что было той ночью.

— Живот должен ощутить сладкую дрожь, которая заставит трепетать от жгучего желания и увлажняться лоно. Внутри тебя словно раскрывает лепестки цветок страсти.