Гордость и предубеждение

Брат же их был единственным в собраньи, кого она в силах была созерцать с каким-либо удовольствием. Его тревога за Джейн была очевидною, его внимание к Элизабет — весьма приятным, и его участие дозволяло ей не ощущать себя незваной гостьей, каковой ее, по видимости, почитали все прочие. За вычетом г-на Бингли, особо никто не обращал на нее вниманья. Юная г-жа Бингли была поглощена г-ном Дарси, ее сестра почти не отставала от нее; что же до г-на Хёрста, рядом с которым сидела Элизабет, то был вялый человек, кой жил исключительно ради пищи, выпивки и карточных игр и коему, по выяснении, что Элизабет любому рагу предпочитает простые блюда, оказалось более нечего ей сказать.

Когда ужин завершился, она тотчас вернулась к Джейн; юная г-жа Бингли принялась оскорблять гостью, едва та вышла из комнаты. Манеры ее провозглашены были весьма дурными, смесью гордости и дерзости, она не умела поддержать беседу, лишена была стиля, вкуса, красоты. Г-жа Хёрст разделяла сие мненье и добавила своего:

— Говоря коротко, она лишена всяких приятных качеств, за исключеньем дара к ходьбе. Никогда не забуду, какой она заявилась нынче с утра. Прямо дикарка.

— В самом деле, Луиза. Я еле сдерживалась. И вообще, какой нелепый визит! Отчего она должна скакать по округе, если ее сестра простудилась? Волосы в беспорядке, всклокочены невозможно!

— Вот именно, да еще нижняя юбка — надеюсь, ты заметила ее нижнюю юбку: дюймов на шесть в грязи, не меньше; а платье, одернутое, чтоб сие скрывать, своей службы отнюдь не сослужило.

— Твой портрет, возможно, очень точен, Луиза, — сказал Бингли, — однако ничего такого я вовсе не заметил. Мне показалось, нынче утром госпожа Элизабет Беннет выглядела превосходно. Ее грязная нижняя юбка совершенно ускользнула от моего вниманья.

— Вы-то сие, конечно, заметили, господин Дарси, — сказала юная г-жа Бингли, — и, я склонна предположить, вы не пожелали бы, чтоб ваша сестра предъявила нашим взорам такую картину.

— Бесспорно.

— Пройти три, четыре, пять или сколько там миль по щиколотку в грязи, да к тому же одной, совершенно одной! Что это ей вздумалось? Мнится мне, сие являет самодовольную независимость гадкого сорта, весьма провинциальное равнодушье к приличьям.

— Скорее любовь к сестре, а сие весьма приятно, — возразил Бингли.

— Боюсь, господин Дарси, — полушепотом отметила юная г-жа Бингли, — такое приключенье немало утишило ваши восторги пред ее прекрасными очами.

— Отнюдь нет, — ответствовал тот, — после прогулки они сияли.

За сей репликою последовала краткая пауза, а потом г-жа Хёрст заговорила вновь:

— Я чрезвычайно привязана к Джейн Беннет, она очень славная девушка, и я всем сердцем желаю ей счастья. Но с такими отцом и матерью, с такими родственниками, боюсь, надежды у нее нет.

— Кажется, ты говорила, что дядя ее — поверенный в Меритоне?

— Да, и у них имеется еще один, который живет где-то в окрестностях Чипсайда.[6]

— Отменно, — прибавила ее сестра, и обе от души расхохотались.

— Даже будь у них достаточно дядьев, чтоб заполнить весь Чипсайд, — вскричал Бингли, — сие не сделало бы их ни граном неприятнее.

— Но сие весьма ощутимо уменьшает их шансы выйти за хоть сколько-нибудь уважаемых людей, — отвечал Дарси.

На это замечанье Бингли не откликнулся, однако же сестры его от всей души согласились и еще некоторое время предавались веселью касательно вульгарных родственников своей дорогой подруги.

С возрожденною нежностью они, впрочем, отбыли из столовой к ней в комнату, где и просидели, пока их не позвали пить кофе. Джейн по-прежнему недужилось, и Элизабет не оставляла ее ни на минуту до самого вечера, когда, утешившись тем, что сестра заснула, Элизабет сочла скорее приличествующим, нежели приятным, сойти к собранью. В гостиной все присутствующие сидели за мушкой и тут же пригласили Элизабет присоединиться; однако, подозревая, что ставки высоки, она отказалась и, сославшись на состоянье сестры, пояснила, что спустилась ненадолго и пока займет себя книгою. Г-н Хёрст воззрился на нее в изумленьи.

— Вы предпочитаете чтенье картам? — осведомился он. — Сие весьма исключительно.

— Госпожа Элайза Беннет, — пояснила юная г-жа Бингли, — карты презирает. Она великая чтица и ни в чем более не находит радости.

— Я не заслуживаю ни подобного комплимента, ни подобного упрека, — возразила Элизабет. — Я вовсе не великая чтица и радуюсь многому.

— Вы, безусловно, с радостью ухаживаете за сестрой, — сказал Бингли, — и, я надеюсь, радость ваша умножится при виде ее выздоровленья.

Элизабет от души поблагодарила его и направилась к столу, где лежали несколько томиков. Бингли тут же предложил доставить ей другие — все, какие дозволит его библиотека.

— Ради вас и себя я желал бы, чтоб коллекция моя была обширнее, однако я человек праздный, и хотя книг у меня немного, их больше, нежели я когда-либо открывал.

Элизабет заверила его, что ей прекрасно подойдут те, что уже нашлись в комнате.

— Поразительно, — сказала юная г-жа Бингли, — что мой отец оставил столь скудную библиотеку. Какая прекрасная библиотека у вас в Пемберли, господин Дарси!