Горбун

— Мне самой не верится, но носилки с телом выносили, это точно.

Дверь комнаты, которую мне уже не хотелось называть своей, мы открывали осторожно, готовые тут же её захлопнуть, если что-нибудь покажется нам подозрительным, но помещение было точно таким же, как и до совершения преступления, только гораздо чище. Горбун и Нонна поработали на совесть, и если, и в самом деле, здесь всё было залито кровью, то теперь нельзя было отыскать и намёка на разыгравшуюся драму. Мы с Ирой заглянули в каждый уголок, осмотрели каждую вещь, но не нашли ни единой улики, которая позволила бы нам определить, что в доме был чужой. Вероятно, грабительница не успела обшарить комнату, потому что ничего не пропало и даже не было сдвинуто с места. Впоследствии мы давали показания следователю, где полностью подтвердили этот факт.

Ира оглядывалась с особой тщательностью не как хозяйка, но, главным образом, как человек, не заставший даже выноса тела. Я же, видя её усердие, ловила себя на мысли, что человек очень суетен и в любой, даже самой трагической ситуации, он не может сосредоточиться только на важном, а цепляется за какие-то мелочи, не имеющие никакого отношения к свершившемуся. Вот, например, я, вместо того, чтобы проникнуться ужасом перед убийством, представить предсмертные мучения жертвы или хотя бы испугаться за собственную жизнь, прежде всего оглядела комнату в поисках чего-то такого, что могло бы выставить меня в неприглядном свете. Ищите и обрящете. Я обнаружила, во-первых, брошенные как попало платья, которые рассчитывала убрать после возвращения с прогулки, но мне помешали субъективные и объективные причины в виде горбуна и трупа молодой девушки (говорила мне мама всегда держать вещи в порядке!), а во-вторых, рукопись. Разве могла я знать, оставляя на столе открытую тетрадь, что возникнут обстоятельства, когда до меня здесь перебывает масса народу, причём каждый вошедший сможет заглянуть в заманчиво-доступный текст. Стыд обжёг меня, когда я подумала о Дружинине. В моей повести уже выведен горбун, притом такой хитрый, жестокий и мстительный, так мастерски умеющий прикидываться сочувствующим чужому горю, что Дружинин, имеющий тот же физический недостаток, не мог не оскорбиться, если бы перелистал тетрадь.

— Ничего нет, — разочарованно сказала Ира, поднимаясь с колен. — Ты что замерла?

— Я? Нет, ничего.

— Никаких улик, — повторила Ира.

— Откуда же возьмутся улики, если их специально уничтожали. Дружинин с Нонкой постарались.

— Пойдём ко мне, — решительно заявила Ира.

В её комнате видимых изменений не было, но многих ценных вещей не оказалось на месте. Исчезли золотые цепочки, колечки, серьги. Горя от их пропажи Ира не испытала, потому что они были найдены полицией в сумочке убитой и изъяты в качестве вещественного доказательства с обещанием вернуть по окончании следствия.

— Странно, — с сомнением произнесла Ира. — Кому понадобилось убивать воровку?

— Следователь сказал, что это сделал сообщник, — просветила я её.

— Тогда почему он не забрал золото?

— Может, он привык к совсем другим драгоценностям, так что…

— Ты считаешь, что мои драгоценности для жулика не представляют интереса? — обидчиво спросила Ира.

— Представляют, конечно, но убийца мог быть не обычным вором, а главой банды. Убитая нарушила их законы, и её убрали. Золото не тронули, чтобы не оставлять следов, или не успели взять, потому что их спугнули.

— Кто спугнул? Горбун? — поинтересовалась Ира.

Впервые это слово было произнесено вслух и, разговаривая между собой, мы с Ирой иначе его не называли до того дня, как мы придумали Дружинину другое прозвище.

— Может, горбун, а может, кто другой. Мартин, например, — сказала я.

— А мы с Ларсом поссорились, — ни с того, ни с сего объявила Ира.

— Вы уезжали вместе?

— Да. Хотели несколько дней побыть вдвоём. Мы начали ссориться с утра, и Ларс сказал, что я схожу с ума и со мной становится опасно находиться рядом. Я тоже вспылила и наговорила ему с три короба. Тогда он выскочил из дома, хлопнув дверью, взял в сарае удочки и ушёл на берег. Потом вернулся, и всё началось сначала.

Ира всхлипнула.

— Бывает, — утешала я. — Сам прибежит просить прощения.

— Он сказал, что я дура, бросил рыбу на грядку с салатом, схватил свои вещи и уехал. Тётка его ничего не поняла и всё приставала ко мне с вопросами. Я подождала немного и тоже уехала.

Будь у меня любимый и назови он меня дурой, он бы сразу перестал быть любимым, но Иру, страдающую от ссоры с Ларсом и готовую его простить, мне стало очень жалко.

— Рыбы-то много наловил? — поинтересовалась я.

— Мало. Он плохой рыболов. У меня улов всегда лучше.

— Теперь-то мне ясно, что завтра он прибежит сюда, — с уверенностью сказала я. — Сделает вид, что его интересуют новости об убийстве, а сам постарается с тобой помириться.

Страдальческое выражение слетело с лица Иры.

— Ты ничего не понимаешь, ты никогда не любила, — самодовольно возразила она.

— Поэтому я вижу всё яснее, — ответила я, и на этом наши ночные бдения закончились.