Горбун

К моему глубокому сожалению, действительно, не было похоже, чтобы он волновался, а ещё больше я досадовала на то, что причина, из-за которой Дружинин не встретил своего дядю, была, вне всякого сомнения, уважительной.

После Иры вызвали Нонну, потом тётю Клару и, наконец, Ханса. На этом полицейский закончил опрос свидетелей, рекомендовал соблюдать осторожность, разрешил Нонне поехать в больницу, чтобы убедиться, что её мужу не угрожает опасность, и покинул нас, взяв на экспертизу всё, что нашёл нужным.

— Я поеду с тобой, — хмуро и решительно объявила Ира засобиравшейся подруге.

Нонна не ответила ни «да», ни «нет», решив, по-видимому, уступить и оставить выяснение отношений до более подходящего момента, но на её лице появилась маска сдержанного раздражения.

Тётя Клара была настолько потрясена развёртывающимися событиями, что способна была только выразить надежду, что этому ужасному случаю найдётся естественное объяснение и не нужно будет подозревать каждого из близких друзей в совершении столь страшных преступлений.

Петер тоже не стал задерживаться и увёл своё семейство, заверив, что он не оставит нас в этот тяжёлый период, хотя было неясно, что он может предпринять.

Горбун ушёл со всеми вместе. Он очень мило попрощался со старушкой, ещё более усилив расположение, которое она к нему испытывала, и уже в прихожей обратился ко мне.

— Теперь вам не будет страшно, Жанна, — почти весело заметил он. — Даже если Иры не будет здесь ночью, тётя Клара останется вашим сторожем.

Меня так и подмывало сказать ему, что, если Иры не будет ночью, и он об этом будет знать, мне не надо будет тревожиться и без тёти Клары. Но вместо этого я ответила:

— Конечно, это очень надёжная защита.

Наверное, горбун и сам почувствовал, что возложил на хрупкую старушку слишком большие надежды, потому что тихо рассмеялся.

— Как бы там ни было, но я уверен, что пока вам незачем тревожиться.

Он уже открыл дверь, но вернулся.

— Жанна, привезти вам одно из произведений господина Якобсена?

— Конечно, — обрадовалась я, но, подумав, спохватилась. — Если оно не на датском.

— Я его перевёл, — отозвался Дружинин. — Почти.

Будь я одна, я бы запрыгала от восторга, но при горбуне я и виду не подала, что рада.

— Привезите, — милостиво согласилась я.

— А вы? — сейчас же осведомился Дружинин.

— Что я?

— Вы дадите мне что-нибудь взамен?

Опять он взялся за своё. Как же ему хотелось надо мной поиздеваться. Я представила, как он будет насмехаться над моим сочинением, если когда-нибудь добудет его, а потом, возможно, прочтёт его друзьям как образец глупости и неумения облечь свои мысли в слова. Нет, такого я выдержать была не в силах.

— Я вам не могу предложить книгу из своей библиотеки, — как можно спокойнее ответила я, — но, если вы хотите, выберите что-нибудь из Ириной.

Дружинин не только не попытался скрыть, но даже подчеркнул свою досаду.

— Зачем мне чужие книги? Мне хочется посмотреть, как вы продолжили вашу повесть. Или это роман?

— Или это ничто, — закончила я.

По-видимому, горбун привык добиваться своих целей, потому что моё упорство его раздражило.

— Девушку, конечно, украшает скромность, — сердито сказал он, — но никогда не следует забывать про чувство меры. Не думайте, что мне так уж необходимо читать вашу повесть. Вы так упорно скрываете эту тетрадь, что мне уже расхотелось в неё заглядывать. Счастливо оставаться.

В этой тираде и поспешном уходе было что-то по-детски трогательное. Я поглядела вслед удаляющейся по дорожке сада сгорбленной фигуре и крикнула:

— "На взгляд-то он хорош, да зелен — ягодки нет спелой: тотчас оскомину набьёшь".

Ответом мне был весёлый смех, поэтому наше своеобразное прощание не оставило после себя неприятного осадка.