Горбун

Не хотел он меня оставить в покое. Видно, ширма была ему необходима. Или ширма, или бесплатный клоун. А почему я должна пересказывать ему наш разговор, если он ко мне так гадко относится и, к тому же, не потрудился рассказать о собственной беседе с Хансеном?

— Наверное, о том же, о чём и вы, — ответила я.

— Вряд ли, — усомнился горбун. — Во всяком случае, голову даю на отсечение, что кое-что вы не могли ему сказать.

Я пренебрежительно покосилась на него и согласилась.

— Хорошо, отдавайте, если вам не жалко, но при условии, что палачом буду я.

— А я-то поверил, что вы инженер, — пробормотал горбун в мнимом смятении.

— У меня одна основная специальность, но я овладела многими смежными, к тому же есть и увлечения, — объяснила я. — А что я не могла ему сказать? Я ему всё сказала, даже об Агате Кристи.

Дружинин улыбнулся не без грусти.

— Кое о чём вы не догадываетесь, Жанна, — сказал он.

Я не обратила внимания на эти слова, потому что вспомнила, наконец, эпизод, который разъяснил мне, что полагаться на любезность полиции не следует. Как же Хансену не похвалить мою блузку, если в тот раз, когда он остался с нами обедать, Ира объявила, что я набиваюсь на комплименты, а кто-то, не то Ларс, не то горбун, сказал, что девушки любят, когда их называют прекрасными. Мне блузка очень идёт, я знаю это сама, но вовсе не обязательно, что Хансен, и в самом деле, это заметил. Вполне могло быть, что наши вкусы расходятся, и он похвалил мой наряд не совсем искренне. А как бы мне хотелось ему понравиться!

— Жанна, Петер спрашивает, что вам сказал Хансен, — сухо перевёл горбун вопрос датчанина.

Не знаю, что на меня нашло, но я ответила:

— Сказал, что мне очень идёт блузка.

Дружинин рассмеялся, но в этом он был не одинок. Чтобы рассмешить людей, требуется очень немногое, и это видно на моём примере. То ли они были в таком напряжении, что ухватились за первую же возможность разрядиться, то ли отныне я должна себя считать перлом остроумия, но все, знающие русский язык, расхохотались, а когда горбун перевёл мои слова недоумевающим датчанам, то и Петер с Хансом присоединились к общему веселью. Ладно, горбун рад любой возможности надо мной посмеяться, Ханс ещё очень молод, но Петеру можно быть поумнее, а уж все мысли Нонны должны быть направлена на своего несчастного мужа, так что не только смех, но даже мимолётная улыбка не вправе появляться на её губах.

— Что я такого сказала? — спросила я, поневоле заражаясь воцарившимся здесь настроением. — Что за легкомыслие в такой трагический момент? Любезный господин Хансен заставил меня рассказать час за часом обо всём, что я делала все эти дни.

Дружинин сейчас же забормотал по-датски, и Петер получил исчерпывающий ответ на свой вопрос.

Я предчувствовала, что горбуну захочется поговорить, причём он о своей собственной беседе с полицейским не расскажет или отделается поверхностным пересказом, а меня будет допрашивать долго, с пристрастием, и, может быть, найдёт какой-нибудь повод надо мной посмеяться.

— Вы не волнуетесь о своём родственнике? — спросила я.

Горбун сразу поскучнел, а Нонна благожелательно улыбнулась, показывая этим и своё сочувствие, и своё расположение. Удивительное всё-таки создание эта Нонка. К горбуну, душа которого уродливее, чем его тело, она будет питать самые тёплые чувства, а на Иру таить злость, хотя во всём надо винить Ларса. Если женатый человек чист и честен, то ни одной женщине не удастся его завлечь, а если пришла настоящая любовь (я допускаю и эту возможность), то он не будет обманывать жену и лгать на каждом шагу.

Горбун ответил так просто, что даже немного расположил меня к себе:

— Очень волнуюсь.

— Наверное, Хансен вас отпустит, — предположила я. — Он ведь уже переговорил с вами.

— Теперь уже поздно, — покачал головой Дружинин. — Мой дядя не будет ждать и пяти минут сверх назначенного срока.

— Как же теперь быть? — поневоле забеспокоилась я, почему-то решив, что этому поборнику точности, если он хочет следовать своим принципам даже в чужой стране, ничего не остаётся делать, как только отправляться обратно в Англию.

— Теперь мне предстоит встретиться с ним дома и выдержать тихую бурю, — Дружинин улыбнулся. — Как классический англичанин, он очень сдержан, даже во гневе, но легче мне от этого не будет.

Я не могла представить, как кто-то выговаривает горбуну за какой-нибудь проступок, а тот покорно внимает, оправдывается, да ещё, может быть, просит прощения. Мне он представлялся настолько уверенным и самостоятельным, что никакие родственные связи, а тем более — родственные узы, не могли над ним тяготеть. Но, узнав, что есть человек, который наделён властью командовать горбуном, я пожалела, что он «классический» англичанин и в своём арсенале имеет лишь суровый тон, а не мощные кулаки. Наверное, этому подлому горбуну полезно было бы надавать несколько крепких оплеух.

— У вас уважительная причина, Леонид, — напомнила Нонна. — По-моему, вам не надо волноваться.

— Я особенно и не волнуюсь, — признался горбун. — Дядя знает, где ключ.