Горбовский

Лев Семенович понимал, что его ненависть к девушке начинает ослабевать, и искал пути искусственно усилить столь привычное чувство. Его злоба не могла не начать истощаться, ведь время шло, он привыкал к присутствию Спицыной, его товарищи относились к ней замечательно, да и она не давала реальных поводов себя ненавидеть. Горбовский специально создавал эти поводы.

С горем пополам он досидел до шести часов в одном помещении с Мариной, насильно заставляя себя не смотреть на нее. Несколько раз девушка ловила его взгляды и, удивленная, отводила глаза. Все занимались своими делами, доделывая дневную рабочую норму, и разговор шел не слишком активный, потому что работа с практическими данными требовала высокой концентрации внимания и точности. Естественно, ситуацию в Мозамбике пока обсуждать нельзя было – присутствие Марины накладывало на эту тему прочное табу.

Речь шла о паразитической природе и химическом составе вирусов, о «юности» вирусологии по сравнению с другими науками, о том, как быстро в наше время вирусы продуцируют штаммы, чтобы выжить. Иногда ученые затрагивали темы, пока что малопонятные девушке в силу низкого уровня ее профессиональных навыков. Что самое странное, Горбовский не принимал участия в обсуждении и даже не изрекал редких язвительных замечаний, столь характерных ему. Зато Тойво время от времени выдавал очередные перлы, не способные, однако, вызвать улыбку на губах Льва Семеновича.

В свободное время в лаборатории Марина читала старые отчеты и рылась в архивах. Пшежень разрешал ей возиться с информацией, полезной для саморазвития, и практикантка, вместо того, чтобы сломя голову бежать домой, как сделал бы любой другой, брала старенькую шитую папку и перечитывала отчеты и наблюдения ученых, составленные десять, пять лет назад. Она читала все это, как читают исторические романы, с неподдельным интересом к тому этапу развития вирусологии, который был зафиксирован в тексте.

Попадались отчеты очень познавательные, а попадались и пустышки, ознакомиться с которым следовало бы только ради развития личной научной мысли. Никто никогда не спрашивал Марину, чей отчет она сейчас держит на руках, и она никому не рассказывала этого. Такие документы просто уходили в архив и напрочь забывались, к ним не относились всерьез, пока не возникало срочной надобности обратиться к мелкому факту, сокрытому в далеком прошлом. Если бы, например, Гордееву показали его же записи хотя бы двухлетней давности, он бы не узнал ни свой почерк, ни манеру изложения.

В настоящее время Марина читала дневник наблюдений одиннадцатилетней давности Льва Семеновича Горбовского и находила его крайне любопытным. Забавно было в настоящий момент видеть перед собой этого человека и одновременно перечитывать то, что он писал одиннадцать лет назад, находясь, судя по всему, близко к открытию новой вакцины. Пока Гордеев рассуждал о недостатках научной статьи Илларионова из Костромского НИИ «Вирус как вершина эволюции», Спицына то и дело поглядывала на Горбовского, читая строки, написанные его рукой много лет назад. Ей доставляло удовольствие узнавать что-то об этом человеке против его воли, проникать в его личные мысли, пусть и устаревшие, понимать его волнения и радости того периода научной деятельности, нащупывать его слабости. Лев Семенович сидел за своим столом и даже не подозревал, что Марина копается в его голове, нащупывая ту самую трещину в броне, о которой ей говорил Гордеев.

Лев думал о том, что сегодня уйдет пораньше, вместе со всеми. Впереди выходные, и нужно купить продуктов в супермаркете, куда он не мог добраться уже всю неделю, чтобы завтра утром хотя бы было чем позавтракать. Гаев оставался на работе, Гордеев уезжал домой, Тойво ушел еще в половину шестого, Пшежень шел в другой отдел, чтобы просидеть там до ночи, а Спицына ускользнула незадолго до шести. Помедлив немного, никак не желая расставаться с рабочим местом, Горбовский отправился на вахту – сдать спецодежду и расписаться. Его подпись в журнале расположилась прямо под стройными буквами Марининого почерка. Судя по времени записи, она покинула НИИ на 23 минуты раньше него.

Все это было действительно так. А прямо над подписью Спицыной значилась подпись Крамаря: они покидали здание вместе. Бессонова видно не было, но Сергей Иванович настоял на том, чтобы проводить Марину до самого дома. И только между ними завязался оживленный разговор, как погода испортилась. Пришлось бежать под крышу – на ближайшую автобусную остановку. Было принято срочное стратегическое решение отправиться по домам на общественном транспорте. Крамарь посадил Марину на автобус, пришедший минут через семь и идущий почти до ее дома, и мог быть спокоен относительно безопасности девушки, которая становилась все более ему небезразлична.