Горбатая гора

Они забрели в бар и пили пиво целый день. Джек рассказывал, как в прошлый раз молнией убило сорок две овцы и как воняли их раздувшиеся туши; чтобы находиться там, требовалась целая прорва виски. Повернув голову, Джек показал Эннису трофей – заткнутое за  ленту на шляпе перо орла, которого он подстрелил. На первый взгляд его кудри и быстрый смешок производили приятное впечатление; правда, для своего небольшого роста он был полноват в бёдрах, а при улыбке из его рта торчали кривые зубы – не настолько выпирающие, чтобы Джек мог доставать ими поп-корн из горлышка кувшина, но довольно заметные. Парень был помешан на родео, и на его ремне красовалась небольшая пряжка объездчика быков, но сапоги он носил изношенные до дыр и не поддающиеся ремонту. Больше всего Джек мечтал убраться куда угодно – лишь бы подальше от своего родного Лайтнинг Флэт.

Эннис, голенастый, с горбоносым узким лицом и слегка впалой грудью, выглядел неряшливо, но всё это восполнялось в целом мускулистым и сильным телосложением: он был прямо-таки создан для седла и для драки. Реакциями он отличался  необыкновенно быстрыми, зато был дальнозорок и не читал ничего, кроме каталога седел Хэмли.

Овец и лошадей выгрузили у подножья горы, и по-кавалерийски кривоногий баск показал Эннису все хитрости навьючивания мулов и закрепления груза на животном – какие делать узлы, как располагать тюки.

– Только суп лучше не заказывай, – сказал он. – Эти коробки хреново упаковывать.

Три щенка одной из австралийских овчарок ехали в корзине, а самый младший – за пазухой у Джека: малыш ему понравился. Эннис выбрал себе крупную гнедую по кличке Окурок, а Джек – кобылу той же масти, оказавшуюся, впрочем, довольно пугливой. В веренице остальных лошадей Эннису приглянулась мышасто-серая. Подгоняемые пастухами и собаками, тысячи овец с ягнятами, лошади и мулы мутным потоком хлынули по горной тропе, вьющейся по лесистому склону и ведущей на открытые всем ветрам луга, полные цветов.

Джек и Эннис поставили большую палатку на предоставленном лесничеством участке, прочно закрепили кухню и ящики с едой. В первую ночь оба спали в лагере, и Джек брюзжал по поводу распоряжения ночевать с овцами и не жечь костров; однако ранним утром, ещё засветло, он всё же оседлал свою гнедую – без лишних слов. Прозрачно-оранжевый рассвет был снизу схвачен студенистой зеленоватой полоской, а угольно-чёрный склон горы медленно светлел, пока не слился цветом с дымом от костра, на котором Эннис готовил завтрак. Холодный воздух был свеж и чист, камушки и комочки земли отбрасывали неожиданно длинные тени, а широкохвойные сосны покрывали гору мрачноватым малахитовым морем.

Днём Эннис, вглядываясь в луг по другую сторону ущелья, иногда замечал там Джека, казавшегося крошечным, как муха на скатерти, а Джеку ночью был виден костёр Энниса, красной искоркой блестевший на огромном чёрном склоне горы.

Однажды Джек приехал позднее обычного, выпил две бутылки охлаждённого пива, поджидавшие его в мокром мешке в тени палатки, съел две порции тушёнки, четыре твердокаменных бисквита и банку консервированных персиков, после чего закурил, глядя на закат.

– Дорога занимает четыре часа в день, – сказал он мрачно. – Я еду сюда завтракать, возвращаюсь к овцам, жду, пока они не улягутся на отдых, еду ужинать, а потом – снова к овцам. И вскакиваю по десять раз за ночь, отгоняя койотов. Этот чёртов Агирре не имеет права заставлять меня мотаться туда-сюда. Я не обязан спать с овцами.

– Ну, давай поменяемся, – предложил Эннис. – Я не против пасти овец.

– Нет, вся штука в том, что мы оба должны спать в лагере. А та грёбаная палатка вся провоняла кошачьей мочой. Или даже чем похуже.

– Я не против с тобой поменяться, – повторил Эннис.

– Говорю тебе, придётся десять раз за ночь этих самых койотов гонять. Можно и поменяться, только предупреждаю, что готовить я ни хрена не умею. Ну, только если консервы открывать – справлюсь.

– Ну, значит, ничуть не хуже, чем я. Я правда не против.

Они посидели около часа, отгоняя мрак светом керосиновой лампы, а около десяти Эннис уехал по сверкающей от инея тропе на Окурке, хорошо умевшем ориентироваться ночью. С собой он прихватил бисквиты, джем и кофе, чтобы не ездить в лагерь на завтрак.

На следующий вечер, намыливая лицо в надежде, что в бритвенном лезвии осталось хоть немного остроты, он рассказал Джеку, занимавшемуся чисткой картошки:

– На рассвете койота пристрелил. Здоровенный сукин сын, а яйца у него – как яблоки. Как пить дать, этот гад утащил парочку ягнят. На вид – верблюда бы сожрал и не подавился. Воды горячей надо? Тут много.

– Забирай всю себе.

– Ну, тогда я помою всё, что смогу достать, – сказал Эннис, стягивая сапоги и джинсы.

Он растирался зелёной мочалкой для мытья посуды, разбрызгивая воду и заставляя костёр шипеть. Ни трусов, ни носков он не носил, заметил Джек.