— Глаша, сегодня давать куриный бульон. Завтра можно добавить жидкие каши на молоке. О порошках и микстурах ты и сама знаешь.
Сиделка кивнула.
— А теперь, Владимир Антонович, позвольте откланяться: пациенты ждут-с. Да и господин Клейст в мобиле дожидается. Ох уж эти ваши гоночные аппараты!
Доктор напоследок укоризненно покачал головой и вышел.
— Ваше сиятельство, — обратилась ко мне сиделка, — я сейчас принесу горячего бульона. Коли что срочного понадобится — вот шнурок, дергайте, и я мигом прибегу.
Глафира удалилась, а у меня от нахлынувших мыслей закружилась голова. Во-первых, сиятельство. Значит, всё-таки, князь. Уже официально и для всех. Во-вторых, Травинский дом. Единственная достаточно чистая комната — это, наверняка, спальня самого Травина. Вот так: он хотел меня убить, а я теперь лежу в его кровати. Где лежит он — и знать не хочу, надеюсь, что в паре аршинов под землёй. Ха! Я ведь, выходит, единственный наследник господина Травина. Если он благополучно преставился, то это теперь мой дом со всем содержимым, с имуществом, слугами, чадами и домочадцами. Вот только стоило ли такое приобретение дырки в груди? Еще вопрос. Да и с прадедом от всех волнений неладное могло приключиться.
Тут явилась Глафира с поильником, напоила меня крепким горячим куриным бульоном. И тут же веки мои отяжелели, глаза закрылись, и я провалился в спокойный крепкий сон без сновидений.
Два дня я чувствовал себя сущим младенцем: ел, пил и спал. Между этими увлекательными занятиями Глафира умудрялась скормить мне то горький порошок, то сладкую микстуру. А на третий день с самого утра появился Кацнельсон.
— Ну что, Глаша, как наш больной? — осведомился он после приветствия.
— Поправляется, Марк Соломонович. Кушает хорошо, жара больше не было, хрипеть перестал.
— Ну-ка, ну-ка…
Кацнельсон вынул из саквояжа деревянную трубку-стетоскоп, откинул одеяло и принялся меня выслушивать и выстукивать.
— Ну что, все в порядке, — доложил он после осмотра. — Я сообщу вашим родным и близким, что можно вас навещать. И будьте уверены, скучать вам они не дадут. Я появлюсь через два дня на третий. И если ваше выздоровление будет идти прежними темпами, будем пробовать вставать, а там о возвращении в Тамбов подумаем.
Первым ко мне заявился, разумеется, Боголюбов. С рукой на перевязи, но в мундире.
— Владимир Антонович, рад, что вы так быстро поправляетесь. Я ведь вам дважды жизнью обязан. Первый раз там, в спальне княгини. Вы смогли отпор бандитам дать, перевязали, кровью не дали истечь. А после, когда появился этот, с тросточкой… Я ведь совершенно беспомощен был, да и безоружен. И кабы не вы, там бы и остался. А каков был выстрел! С двадцати шагов из короткоствольного револьвера и точно в цель.
— Убил? Ранил?
— Ранили. Теперь под суд пойдет, мерзавец. За ним столько числится, что либо пожизненная каторга, либо виселица, считай, обеспечены.
— А сам Травин?
— Издох, собака. Доктор сказал, болевой шок. Больно удачно вы в него попали, бедренный сустав разнесли в крошки. Вот ваш «кольт». Самым тщательным образом вычищен и смазан. И заряжен, конечно.
Инспектор поднялся и осторожно, чтобы не стукнуть, положил револьвер на один из комодов.
— А это, — из другого кармана Боголюбов достал кусок смятого металла, — то, что спасло вас, Владимир Антонович.
— Что это?
— Ваш скорозарядник. Он у вас во внутреннем кармане сюртука лежал, и аккурат с левой стороны. В него пуля и попала. Если бы не он, точно в сердце бы угодила. Конечно, вам еще повезло, что она по капсюлю не ударила, а то было бы как в биллиарде. Но вам и так изрядно досталось.
Действительно: после перестрелки в доме прадеда, я обзавелся таким устройством, и принялся таскать его с собой вместе с револьвером. Вот и пригодилось, правда, не тем способом, на который я рассчитывал.
Боголюбов, не обращая внимания на мои размышления, продолжал свой рассказ:
— Хорошо еще, у бандитов револьверы все были с глушителями. А они с одной стороны звук выстрела гасят, а с другой убойность пули снижают. Я ведь ходил в спальню, смотрел комод, за которым вы прятались. Самую малость не хватило. Доска на выходе вспучилась, но пробить её пуля всё же не смогла, застряла в дереве. И вот вам новый скорозарядник, поудобней прежнего.
— Ну что вы, Платон Сергеевич! — попытался я сопротивляться.
— Не спорьте. Я по вашей милости не только в живых остался, но и в чине поднялся, и, возможно, должностью прирасту. И если слухи не врут, то Станислав, давеча мне обещанный, будет с мечами, как пролившему кровь при исполнении служебных обязанностей. Так что я еще и за это вам обязан.
Тут Глафира сочла, что визит затянулся, и принялась выпроваживать гостя. Тот, не в силах спорить с женщиной, поспешил ретироваться, крикнув от дверей:
— Я через неделю к вам ещё забегу!