Гонщик-2

— В футляре от колье нашлась записка, писанная рукой прабабушки. Нашел её Альфред Карлович Шнидт, взявшись почистить украшения. И в этой записке указывалось, что матушке оставлено было небольшое наследство. Доступ к нему находится в музыкальной шкатулке, которая некогда принадлежала Варваре Николаевне Тенишевой. Шкатулка эта осталась у Травиных.

— Понятно. А что ж вы раньше не навестили дом своего деда? — полюбопытствовал Боголюбов.

— Не было в том потребности. В записке указано, что ключом к наследству является перстень, а как раз он-то и отсутствовал. Нынче же, поскольку перстень найден, возник повод к визиту.

— Вот теперь все понятно и логично, — кивнул Боголюбов. — И вы, конечно, хотите пригласить меня составить вам компанию.

— Вы очень проницательны, Платон Сергеевич.

Боголюбов остро взглянул на меня:

— Я непременно отправлюсь с вами. Более того, я возьму с собой еще несколько приставов. Давно пора навестить этот шалман, а вы даете мне для этого прекрасный повод.

В этих словах я ощутил небольшой намек и поспешил уточнить:

— Вы что-то узнали в отношении моих дел?

— И да, и нет. Мы, конечно, ведем расследование, но результатов до недавнего времени было исчезающе мало. Однако сейчас появился новый след, и след этот ведет напрямую к Травину. Насколько он верен, еще предстоит выяснить. Этим я и собираюсь заняться.

У меня возникло странное противоречивое чувство: согласие Боголюбова добавило мне уверенности в успехе мероприятия, а замечание о возможном источнике моих проблем, напротив, прибавило опасений. Но в любом случае отказываться от своих планов я не собирался.

В «Эмилию» вполне свободнопоместились и мы с Боголюбовым, и трое крепких полицейских. На улице сеял мелкий весенний дождь, порою задувал ветер, и тёплая закрытая кабина мобиля была сейчас очень уместна. Несмотря на раскисшую дорогу, ехали мы довольно бодро, и добрались до поместья Травиных менее, чем за час.

Местность выглядела пустынной и необжитой. Если кто и был в окрестностях, то он умело скрывался. У ворот внешне запущенной усадьбы полицейские вышли, а мы проехали по подъездной дорожке дальше к парадному крыльцу особняка.

Нас встретил слуга, больше похожий на бандита, и проводил в кабинет к хозяину. Шли мы небыстро, и я вовсю крутил головой, разглядывая интерьеры. Запустение касалось не только фасада здания, но и его внутреннего убранства. Подобным образом еще не так давно выглядел особняк Тенишевых. В одном из переходов я случайно заметил того самого наглого пижона с тросточкой, что пытался угрожать мне в Орле. Я дернулся было к Боголюбову, пытаясь обратить его внимание на эту морду, но не успел: пижон скрылся за портьерой.

Я и без того был собран, а эта встреча и вовсе заставила меня максимально насторожиться, вплоть до ожидания пули из-за угла. Я не удержался и провел рукой по левому борту сюртука, словно бы стряхивая пылинку, и ощутил увесистую тушку своего револьвера, уютно устроившегося в кобуре подмышкой. Это меня успокоило, и дальше до самого кабинета я шел вполне уверенно.

Прежде я не встречался с Травиным, и сейчас разглядывал своего дальнего родственника. Ему было за пятьдесят. Лицо тяжелое, как принято говорить, носящее следы порока: глубокие морщины, набрякшие под глазами мешки. Редкие седые волосы гладко зачесаны назад. Темные глаза под клочковатыми бровями глядят настороженно. В целом неприятное зрелище.

— Добрый день, Борис Васильевич, — поприветствовал я хозяина. — Позвольте представиться: Владимир Антонович Стриженов.

— Что ж вы скромничаете, Владимир Антонович? — отозвался Травин. Назвались бы сразу — Тенишев. Родовой перстень-то вы не стесняетесь носить. А с господином Боголюбовым мы уже знакомы. Но давайте сразу к делу. Вы хотели встретиться и о чем-то поговорить. Вот мы встретились. Говорите.

— Я и впрямь не расположен вести долгие беседы. Насколько вы знаете, в этом доме длительное время проживала моя бабушка, Варвара Николаевна Травина, урожденная Тенишева. После её трагической гибели практически все вещи остались здесь. В числе прочих была музыкальная шкатулка, которой бабушка весьма дорожила. Я бы хотел забрать эту безделушку в память о Варваре Николаевне или же выкупить её у вас за разумные деньги.

Травин поднялся из-за стола.

— Ваше желание понятно. Надеюсь, вы знаете, как выглядела эта шкатулка.

— Наверное, вы пошутили. Я никак не мог видеть её. Но из описаний знаю, что играла она немецкую песенку «Ах, мой милый Августин».

— Что ж, пойдемте, посмотрим. В комнатах княгини никто никогда не убирался, и даже никто не входил туда с того самого дня.

Следуя за Травиным, мы перешли в женское крыло особняка. Здесь запустение было просто вопиющим. Толстый слой пыли глушил наши шаги. Позади оставалась четкая цепочка следов. У одной из дверей хозяин остановился, мы остановились следом за ним.

— Вот здесь находятся покои княгини, — объявил Травин, отпер дверь и пригласил нас войти.