Голубой горизонт

— Нет-нет. — Джим яростно затряс головой. — Она двигается медленнее. Сердце почти разбито.

— Твое или ее? — спросил Мансур.

— Тебе стоит выступать на сцене, кузен! — мрачно посоветовал ему Джим. — Твое остроумие пропадает даром.

Линь теперь действительно разматывался медленнее, они ощущали это своими израненными пальцами. А потом и вовсе замер.

— Оставь ведро, — велел Джим. — Хватайся за линь.

Мансур встал за спиной Замы, ухватившись за линь, и Джим смог высвободить одну руку и облизать пальцы.

— Мы ведь это делаем ради развлечения? — задумчиво спросил он. И тут же его тон стал деловым. — Эй, Джули, теперь наша очередь!

Продолжая натягивать линь, юноши выстроились вдоль палубы, согнувшись и пропустив линь между ногами.

— Раз-два-три!

Все трое одновременно налегли на канат. Узел, связывавший два линя, появился из воды и перевалил через борт. Мансур тут же снова свернул линь. Еще четыре раза гигантская рыба собиралась с силами и бросалась прочь, и им приходилось выпускать линь, но каждый раз ее побег становился короче. Они опять разворачивали ее обратно, и, как она ни сопротивлялась, ее силы постепенно иссякали.

Вдруг Джим, стоявший впереди, радостно вскрикнул:

— Вон она! Я ее вижу!

Рыбина описала широкий круг под яликом. Ее красно-бронзовые бока вспыхнули, отразив солнечный свет, как зеркало.

— Боже праведный, она прекрасна!

Джим уже видел большие золотистые глаза рыбы, смотревшие на него сквозь изумрудную воду. Пасть зубана открывалась и закрывалась, пластинки, прикрывавшие жабры, светились, качая воду: рыбе не хватало кислорода. Челюсти зубана были достаточно велики, чтобы захватить голову и плечи взрослого мужчины, и по их краям бежали ряды зубов, длинных и толстых, как указательный палец.

— Вот теперь я верю в историю дяди Дорри, — напряженно выдохнул Джим. — Такие зубки без труда откусят любую ногу.

Наконец, почти через два часа после того, как крюк впился в челюсть рыбы, они подвели зубана к ялику. Затем вместе подняли из воды его огромную голову. Но едва они это сделали, рыба в последний раз впала в ярость. Ее туловище было длиной с высокого мужчину и толстое, как живот шетландского пони. Рыба билась и изгибалась так, что касалась носом хвостовых плавников. Поднятые ею фонтаны воды потоком обрушивались на парней, они как будто очутились под настоящим водопадом. Но они продолжали крепко удерживать свою добычу, и наконец бешеные пароксизмы затихли.

Тогда Джим крикнул:

— Поднимай ее в воздух! Она готова для жреца!

Он выхватил из крепления под поперечным брусом дубинку. Конец этой дубинки был утяжелен свинцом; хорошо сбалансированная, она отлично ложилась в его правую руку. Джим замахнулся для удара — и опустил дубинку на костяной гребень над злыми желтыми глазами. Огромное тело застыло, по красно-золотым бокам пробежала последняя дрожь. Жизнь покинула рыбу, и она, перевернувшись белым животом вверх, поплыла рядом с яликом; ее жаберные пластины развернулись, как дамский зонтик.

Юноши, насквозь пропотевшие, тяжело дыша, прижимая к груди израненные ладони, наклонились через борт и с благоговением уставились на изумительное существо, убитое ими. Они не смогли бы найти слова, которые адекватно отразили бы охватившие их чувства: триумф и сожаление, ликование и грусть… страсть и пыл охоты пришли к своему завершению.

— Великий пророк, да это же настоящий Левиафан! — негромко проговорил Мансур. — Я чувствую себя рядом с ним таким маленьким!

— Акулы могут появиться в любую минуту, — сказал Джим, разрушая чары мгновения. — Помогите мне затащить ее в лодку.

Они пропустили канат через жабры зубана и потянули втроем; ялик опасно накренился, готовый перевернуться вверх дном, когда они переваливали рыбину через борт. В суденышке едва хватало место, чтобы вместить такое чудище, а сесть на скамьи теперь и вовсе не оставалось возможности, так что юноши пристроились на бортах. Когда рыбу втаскивали в ялик, с нее ободралась часть чешуи: эти чешуйки были размером с золотой дублон и такие же яркие.

Мансур поднял одну, повернул так, чтобы в ней отразилось солнце, и зачарованно уставился на нее.

— Мы должны отвезти эту рыбу в Хай-Уилд, — сказал он.

— Зачем? — коротко спросил Джим.

— Показать родным, моему отцу и твоему.

— К закату она потеряет цвет, чешуя станет сухой и тусклой, а мясо начнет портиться и вонять. — Джим покачал головой. — Я хочу запомнить ее вот такой, во всем ее великолепии.

— Что же нам тогда с ней делать?

— Продадим ее эконому какого-нибудь голландского корабля.

— Такое прекрасное существо… И продать ее, как мешок картошки? Это похоже на святотатство! — запротестовал Мансур.

— Но разве в Книге Бытия не говорится, что Бог отдал человеку всех тварей на земле и в море? Чтобы убивать и есть их. Он сам так велел. При чем тут святотатство?

— Это твой Бог, а не мой, — возразил Мансур.

— Он один и тот же, что твой, что мой. Мы просто называем Его разными именами.

— Он и мой тоже. — Зама не остался в стороне. — Кулу-Кулу, величайший из всех Великих.

Джим обмотал обрывком ткани пораненную руку.