Голубое стекло

Ну и город! Главная улица — вроде нашей Осетинской. Там тоже такая грязь, что осенью можно ходить по ней, только перепрыгивая с камня на камень. Но наша Осетинская — на окраине, а у них такая грязища была на главной!

«Мусор был свезён, свален, утрамбован, засыпан песком, летом главные улицы залили асфальтом и насадили вдоль тротуаров диковинные деревья, завезённые к нам с юга…»

Я люблю такие повести, где действие происходит не сразу, где сначала всё тихо, мирно, ребята учатся, взрослые спокойно работают, и кажется, так будет всегда, а потом вдруг всё меняется и начинаются такие приключения, что голова кружится и от книжки никак не оторваться.

«Затем Баширов пошёл в наступление на болота, окружавшие наш городок. Страшные это были болота… Малярией хворало чуть ли не всё население нашего городка поголовно, и я думаю, что нигде, ни в одной местности нельзя было встретить столько истощённых, угрюмых людей с бледными губами и землисто-серыми лицами. Но стоило Баширову завести самолёт для борьбы с лихорадкой, опылить болота французской зеленью, залить их нефтью, как малярийные комары стали у нас такой редкостью, что за каждого комара, живого или мёртвого, Баширов распорядился платить три рубля счастливцу, который его поймает. Вот как он работал!»

Я знал, что такое малярия, видел больных ею людей, и Бетал Калмыков, Вовкин отец, сидевший со своими гостями в соседней комнате, слился в моём воображении с Гассаном Башировым, или нет — Гассана Баширова я представил себе в образе Калмыкова.

У нас, в Кабардино-Балкарии, тоже свирепствовала эта страшная хворь, и когда Бетал Калмыков стал секретарём обкома, он тоже начал яростную войну против малярийных комаров. Малярийный комар назывался звучно и красиво — «анофелес». По всей республике были построены малярийные станции, а в школах повесили плакаты с рисунками комаров. Теперь, как только мы замечали или на стенах домов, или на окнах комаров, мы убивали их без пощады. Правда, Калмыков не платил нам за живого или мёртвого анофелеса трёх рублей, но так или иначе, когда я перешёл в третий класс, с малярией в республике было покончено.

«И вот в этом-то беспокойном году, — читал я дальше, — я впервые встретился с двумя людьми, каждый из которых впоследствии стал моим другом. Случилось это из-за комаров, вот как…»

Тут газета кончилась, я поднялся со стула и стал искать на столе продолжение, и в этот момент из столовой раздался голос Бетала:

— Мальчики пусть обедают с нами.

Тотчас в комнате появилась Антонина Александровна, оглядела нас улыбающимися глазами и сказала:

— Обедать! Володя, приглашай товарищей к столу.

Чудесной женщиной была Антонина Александровна, мать Володь-ки! Она всё знала про нас и никогда ни за что не ругала. И мы любили её так же, как любили Бетала.

— Идёмте мыть руки, что ли, — сказал Володя.

В большой столовой обед уже был на столе. Антонина Александровна разливала суп по тарелкам из большой фарфоровой миски. Блестящий черпачок в её руке был похож на красивую игрушку.

Она каждому из нас показала место, и когда мы уселись, вошёл Бетал. Следом за ним, смущённо потирая руки, вошёл ещё один человек. А мне-то показалось по шагам, что гостей было несколько!

Человек был одет, как одеваются горцы на праздник, — синяя шелковая рубашка со множеством пуговок на планке, узкие изящные галифе чёрного цвета, высокие хромовые сапоги. На поясе — тонкий кожаный ремешок с богатым серебряным набором. На верхней губе у гостя топорщились маленькие усики, как у Бетала, а на голове сквозь редкие волосы просвечивала довольно большая плешь.

— Садись, — сказал ему Бетал, отодвигая от стола стул рядом со своим местом.

Гость сел и опустил руки на колени, под скатерть. Я заметил, что, чувствовал он себя очень неловко в этой строгой столовой под ласковым взглядом Антонины Александровны.

— Ешь, — сказал Бетал. — Шашлыком не угощаю. Просто суп и котлеты.

Гость искоса взглянул на нас, на Антонину Александровну, выпростал из-под скатерти руки и тонкими смуглыми пальцами осторожно взял из плетёной корзиночки ломоть хлеба.