Голубка

— Нет, скажите, люди поют песню: «В мире счастья, любви больше радости нет». Какой безграмотный набор слов! Да вы только посмотрите, какие слова здесь собраны в две строчки: мир, счастье, радость, и никакого смысла.

— Что же ты, Голубева, считаешь, что любви не существует? — спрашивает Генка Мухин.

Верка бы ему ответила, конечно. Женя говорит:

— Не знаю.

В раздевалке после диспута к Генке подошла Женя.

— Привет, вожак,— сказала она.— У тебя двойка по немецкому?

Он отвернулся. Женя швырнула в него шапкой. Он схватил шапку. Теперь они стояли лицом к лицу.

— Ты-то чего волнуешься?

— А у меня тоже,— сказала Женя.— Двойка. Тоже по немецкому.

Домой они пошли вместе. Генка шел рядом и молчал. На прощанье протянул руку:

— Пока, друг по несчастью.

Женя подумала: «Сейчас бы все свои четвертные оценки переправила на двойки ради этого вот «друг по несчастью».

Как-то после занятий устроили вечеринку. Женя сидела напротив Генки, через стол. Она ничего не могла есть, только следила за ним. Она думала: «Ты выпил, Генка? Чудно как-то. Тебе захотелось, ты пошел и выпил. И еще — ты начал курить. И все оттого, что ты с Веркой. А ты не хочешь быть с ней».

К Жене пришла записка: «Я хочу с тобой поговорить». От Рахмаши. Она ответила: «Если о работе группы, то к вашим услугам». А Генка напивался на глазах. Он обнимал Веру, и было видно, что ей приятно, что ее обнимают.

Женя тогда нечаянно разбила стакан и пошла танцевать с Рахмашей. Рахмаша сказал:

— Пойдем погуляем.

Женя пошла. Она думала: «Раз Генка так, мне все равно. Мне тогда уже, честное слово, все равно. Что же вы считаете, Голубева, что любви не существует? Какой ты глупый, Генка. А со мной сейчас Севка Рахманин. Он такой обходительный, он красивый, в костюмчике — не папином, свой, сшит по мерке. Но я его не могу терпеть».

Так она думала, пока Рахмаша что-то говорил. Она уже умела отключаться во время пустых разговоров. Потом они стояли в каком-то углу. Молчали. Он, наверно, не знал, что говорить, а Женя молчала назло. Она думала: «Выкручивайся сам, я тебе помогать не буду».

Тогда он ее поцеловал.

В первый раз ее поцеловал и не кто-нибудь, а самый ненавистный в мире человек. «Гы! Тьфу! Бог Рах!»

Но она только сказала:

— Уйди. Не надо.

Ладонями от груди отталкивала. Совсем не переживала. Вот ее впервые поцеловали, а она и не поняла этого.

В ней словно три человека было. Как вставные матрешки. Первая — злая, второй все равно было, она думала о Генке, а в третьей была пустота. Вдруг она поняла, что Севка говорит о любви. Она сказала:

— Пора идти. Ну, пусти же.

И ушла. Дома она разревелась и долго не могла успокоиться. Она потом часто встречалась с Генкой и ничего такого уже не чувствовала. Обо всем этом знала только классный руководитель Нина Ивановна.

Гидротехнический факультет. Все ее одноклассники, кроме Верки, разбрелись кто куда. Кто в геодезический, кто в горный. Многие из девчонок подали заявления в историко-архивный.

У Верки, как всегда, все прошло хорошо. Женя распсиховалась на алгебре, хотя задача была простая. Лысенький экзаменатор в протоколе вывел: «пос, пос, пос, хор. Общий: пос!»

На следующий день сдавать немецкий. Она весь день читала «Фауста». Разумеется, по-русски.

Верке она сказала:

— Наверное, не пройду.

Настроение было гадкое, ни с кем не хотелось встречаться. Кругом разговоры:

— Может, передать документы в торговый? (Ревизором, что ли, в магазине?)

— Может, нанять учителя?

— Перейти на заочное?

— Поступить работать?

Была она у декана на собеседовании. Он спросил:

— Ваша фамилия Голубева?

— Да.

— Есть известный геолог Голубев, он вам не родственник?

— Нет,— сказала Женя.— Не родственник.

— Бывают совпадения,— сказал декан.— Я с ним еще работал на Кавказе... Из одной чашки щи да кашу ели.

— Нет. Не знаю,— повторила Женя.

— Да...— сказал декан.— Ладно. Ступайте.

Ее все-таки приняли.

Перед курсовой на третьем курсе Женя заболела. Сказалось переутомление. Пришли к ней Вера и Генка Мухин. Верка ставила ей горчичники, а Женя ныла и просила класть листочки обратной стороной.

Генка говорил, что от нее пахнет горчицей, как от сардельки в какой-нибудь забегаловке. Он вместе с Верой делал Женькин чертеж, Женя валялась с температурой, командовала:

— Верк, здесь надо обводить в половину толщины, а здесь немного затемнить.

— Все ты темнишь, Женька!

— А ты, Ген, не делай подпись, у тебя куриная лапа, ты все испортишь. Завтра у меня консультация с профессором Константиновским, придется идти тебе.

Ей было очень плохо.

Вообще курсовая работа у нее была интересная, она создавала схему плотины. Просмотрев первый вариант, профессор заметил лишь:

— Громоздко. А?

— Свинья,— сказала Женя.

— Что? — удивился он.

— Я ее называю свиньей. Видите, она в профиль похожа на свинью.

Он засмеялся. Взял в руки логарифмическую линейку.

— Считайте. Не ленитесь. И не думайте, что вам подложили свинью. А плотина ничего. Только она у вас переворачивается.

И нарисовал решеточку там, где обычно ставят оценку. Две линии вдоль и две поперек. Это он многим рисовал.