Голоса пьеса ч2

Алла Демкова, красавица(поет).

Высоко летят под облаками

И курлычут журавли над нами.

Вдаль скользя по ветру легкой тенью,

Тают птицы в синеве осенней.

В путь не ближний провожать их выйдем,

Им простор земли далеко виден:

Ленты рек, озер разливы...

"До свиданья, птицы, — путь счастливый!"

Дроздов.А Демкова-то осталась в школе секретаршей, и ее застукал Алексей Васильевич в химкабинете с физруком. Сразу уволил. Потом она вышла за какого-то слесаря. А какая была красавица!

Я.Они с твоей Лидкой соперничали — кто краше.

Дроздов.Демкова, конечно, была красивее. Как она пела на выпускном!

Демкова.

В звездном свете от земли не близко

Появились вдруг на лунном диске

И мерцали, шевеля крылами,

Журавли над спящими полями.

Алексей Васильевич.Как сказал Энгельс, труд создал человека из обезьяны.

Каргин.И превратил его в лошадь.

Я.А где сейчас наша 68-ая школа в Казани?

Дроздов.Снесли.

Лена Данцер.Школу снесли, а штакетник, который ты на субботнике укладывал, остался. И там следы твоей крови навсегда въелись.

Я.Какая там кровь, просто хулиган Васька Дубов мне нос за тебя расквасил.

Данцер.Он до сих пор говорит...

Дубов.Разбил мне Костя жизнь. Отбил Леночку Данцер, а сам уехал.

Данцер.Ох и любила я тебя, ох и любила. Да и до сих пор люблю.

Я.Я до сих пор помню твою записку:

О куст цветов с таящейся змеей,

Дракон в обворожительном обличье...

Я только недавно узнал, что это Шекспир.

Данцер.Это Джульетта говорит о Ромео. Мы тогда с подружкой переписали, и она тебе на перемене ее отдала, когда ты стоял у окна и "отрывался от коллектива".

Я.А помнишь, как мы целовались под башней казанского Кремля, и у меня от возбуждения кровь пошла носом прямо на твой белый фартук с комсомольским значком. Мы ведь только целовались, а все равно получается, что мой отъезд как измена.

Данцер.Мы и встречались не чаще одного раза в год, и всего-то три раза.

Я.Где ты теперь, Лена Данцер? Может, даже вышла замуж за хулигана Дубова?

Данцер.Ну нет. Это было бы настоящей изменой.

Я.А, кстати, Дубов и не задумывался, что ты еврейка. И никто никогда в нашей школе не думал о такой ерунде.

Данцер.А потом шестидневная война, и нас заставили задуматься.

Я.Евреев стали заставлять быть евреями, а русских русскими. Это была государственная политика.

Данцер.Обыкновенный фашизм. Кстати, тогда и фильм Ромма вышел с этим названием.

Я.Сегодня уже никто не верит, что в конце 50-х годов мы жили, не замечая бушующего расизма. Во всяком случае, в 68-й школе города Казани его не было точно. Как нам повезло, что мы жили в те времена.

Данцер.Мы и сейчас там живем. И я, и ты, и Васька Дубов, и никто не заставил нас быть другими. Ни Хрущев, ни Брежнев, ни Андропов с Черненко, ни Горбачев, ни Путин.

Я.Мы ведь безгласное поколение. Все говорят только о довоенном, военном, послевоенном. А о нас ни слова.

Дроздов.Потом у них были Чехословакия, Афган, а о нас ни слова, точно нас не было.

Я.Может, нас и вправду не было? Здорово придумали кремлевские маразматики. Кого на БАМ, кого в Чехословакию, кого в Афган, чтобы ничем не делиться с молодежью и жить в свое удовольствие.

Данцер.Чего-чего, а это у них получилось.

Я.А ты видела в нашей школе хоть одного антисемита?

Данцер.Их у нас тогда не было. Только в Кремле. А среди молодых первые фашисты образовались в райкомах комсомола.

Света Беккер.Первым моим фашистом оказался мой жених Слава Запорожченко. Говорит: "Что это ваши там в Израиле устроили?" Это он про шестидневную войну. И пошло, поехало.

Александр Мень.Антисемитизм — страшное смертное прегрешение. Сказано в Библии: "Прокляну проклинающих народ мой Израиль". Пока Россия не покается, как Германия, не будет нормальной жизни.

Я.Это и без Библии понятно. Иногда так и хочется сказать Богу: да прости ты им несмышленышам, не ведают бо, что творят.

Лена Кацюба.Очень даже ведают. Подлец всегда знает, что он подлец.

Марина Розанова.И графоман всегда знает, что он графоман.

Я.Ничего подобного. У всех советских поэтов есть удачные строки. Просто они не отличают хорошее от плохого. Они думают, что одна хорошая строчка спасает сто плохих. На самом деле наоборот — одна плохая строка убивает тысячу хороших. Даже у Евтушенко есть хорошие строки.

Марина Розанова.Какие же?

Евтушенко.

Спрашивают: есть свобода?

Отвечают тихо: "Есть…"

То ли есть у них свобода,