Голос зовущего

Но если бы все это было действительно так, то при чем же тут Следователь, который, кстати сказать, единодушно был признан критикой как совесть героя? Ведь Ригер не был замечен критикой абсолютно ни в чем, что указывало бы на какие-то его прегрешения перед людьми и перед самим собой. Что надо Следователю от человека, совесть которого чиста?

Неувязка. Основная, породившая череду других неувязок.

А у Бэла все увязано крепко. Не панегирик человеку-творцу он написал, а трагедию творческой личности, что вознамерилась жить, сообразуясь с жесткими рекомендациями лишь одного бога-разума. Но разум без сердца, без совести — смерть для художника. Чувствами не согретый, холодный разум может плодить только единственное: мертвечину.

Герой Бэла не кончился как человек и творец. Суровый и неподкупный, требующий честно ответить — так ли живешь? — навис над ним Следователь. Совесть вырвалась из глубокого сна, выжила— значит, выжил в Юрисе Ригере человек. И как верный признак возвращения к себе — его желание разнести вдребезги все сработанное им до того, когда впервые вошел к нему Следователь и пронзил невидимым взглядом. «Крепкий парень, — говорил этот взгляд. — …Сразу не раскусишь».

Да, не сразу раскусишь роман Алберта Бэла. Уж так он устроен.

Так и «Клетка» устроена.

Но теперь у нас уже есть опыт. Мы уже побывали в мастерской Бэла. Уже знакомы с некоторыми принципами в его работе. Уже знаем, что явное, на что усиленно нажимает Бэл, совсем не то, что он в действительности хочет сказать. Знаем, что тайное надо искать. Там его главные мысли.

Так вот, настроимся на их поиск. Прежде всего вот где поищем: клетка, в которой оказывается Эдмунд Берз, и путы-рельсы Юриса Ригера — не одно ли это и то же? Тут — ни туда ни сюда, там — ни туда ни сюда. Конечно, клетка и рельсы суть вещи разные, но символы, что за ними угадываются, — схожие, если не сказать, равноправные, синонимические: попал человек.

Поищем еще. Следователь Юриса Ригера, как мы знаем, это его внутренний голос, голос разбуженной совести. Нелепо, конечно же, было бы думать, что герой «Клетки» — следователь Владис Струга и разыскиваемый им Эдмунд Берз — также одно и то же лицо, по вот ведь какая странность: у того и у другого рост — метр восемьдесят, вес — семьдесят три, волосы — белесые, глаза — серые, оба увлекаются горными лыжами, играют в теннис, знают те же три языка — латышский, русский, английский, имеют одинаковый оклад — сто восемьдесят рублей и, наконец, ко всему этому оба недавно стали вдруг ограничивать себя в еде, бросили курить, купили тупоносые ботинки — у того и другого одновременно заболел большой палец правой ноги: «прицепилась» подагра… Струге приходит в голову мысль, что «он разыскивает самого себя».

Еще поищем. Юрис Ригер пытался жить в соответствии с самим им выработанной «философской системой». Помните? Так вот, Владис Струга тоже «выработал философию жизни», все положения которой впрямую перекликаются с положениями уже известной «системы»: отношение к делу, которым ты занят; взаимоотношения с обществом; соотношение силы разума и силы эмоций в собственном мире и т. д.

Можно еще искать и еще находить подобные переклички, но, я думаю, и перечисленного хватает, чтобы установить уверенную преемственность вторым романом идей, составивших философию первого.

Понятие преемственности не предполагает, а вернее — исключает повтор. Преемственность — это продолжение, развитие того, что было сделано ранее. Поэтому, оттолкнувшись от внешне сходных моментов в «Следователе» и «Клетке», мы не дальнейших совпадений будем искать, а постараемся разобраться, что же заставило Бэла вернуться к, казалось бы, уже отработанным мыслям, образам, символам, что побудило его продолжить начатый в «Следователе» разговор.

Да, «Клетку» смело можно считать продолжением первого романа. Бэл то ли решил додумать свои же мысли, то ли поправить их А может ему захотелось с самим собой — ранним — вступить в полемику? Ведь и такое бывает. На разных этапах жизни писатели нередко по-разному видят жизнь.

Но не будем гадать. Под рукой у нас текст — они ответит.

Начнем с «философии жизни» Владиса Струги. Положения положениями, а вот какова их трактовка героем «Клетки»? Такая же, как у Ригера, или, может быть, есть отличия?

Есть. И немаловажные. Струга считает, что своему делу, работе надо «отдаваться всей душой», что «удовольствие от работы — одно из сильнейших». Иными словами, на первый план выносится не порожденная разумом необходимость трудиться (по Ригеру: «жить имеет смысл уплотненной жизнью»), а внутренняя потребность— потребность души, удовлетворение чувств (по Струге — «полнокровная жизнь»).