Голодный город. Как еда определяет нашу жизнь

Следующую остановку мы делаем в куда менее приветливом месте — в мясницкой, где как раз идет уборка перед рабочим днем. Посреди лишенной других примечательных черт комнаты бросается в глаза деревянная разделочная доска — самая большая из всех, что мне доводилось видеть. По краям ее толщина не меньше 20 сантиметров, и на ней легко поместится целая корова. Доска явно старая: за годы разделки туш на стейки и филе в ней образовались глубокие выемки, так что теперь ее поверхность напоминает макет тех самых шотландских гор, откуда на кухню поступает немалая часть мяса. В этом куске дерева чувствуется скрытая мощь — что-то от древнего алтаря для жертвоприношений. Даже пустая, она остается эпицентром всей кухни, и именно возле нее острее всего ощущаешь, насколько это серьезное дело — приготовление еды.

Еще один наклонный коридор, и мы оказываемся в последнем из анфилады кухонных помещений — в рыбном отделении. Небольшая полутемная комната с единственным окном, выходящим в выложенную глазурованным кирпичом световую шахту, напоминает скорее пещеру, чем кухню — меланхолическое пространство с сырым холодным воздухом, наполненным журчанием непрерывно текущей воды. У эмалированной раковины одинокий повар вскрывает устрицы — ловкое круговое движение ножа, и створки раковины распахиваются, обнажая жемчужное нутро. Ноги опасно разъезжаются на мокром кафельном полу, и мы скорее скользим, чем идем к холодильной камере — хранилищу холодных тайн, похожему на банковский сейф. Внутри, за массивной дверью — штабеля деревянных ящиков, где на льду разложены самая разная рыба и морепродукты: блестящие тушки лососей, палтусов и лещей, тигровые креветки и глянцевитые раковины мидий. Здесь же лежат живые омары, полусонные от холода: их клешни связаны на случай отчаянной попытки сопротивления. Повар поднимает и показывает нам одну угольно-черную самку с гроздьями ярко-оранжевых яиц на брюшке. Это зрелище вызывает у меня страх, но одновременно и жалость: кухня влияет на человека самым странным образом.

Вернувшись в рыбное отделение, я замечаю на дальней стене желтую деревянную табличку с красной надписью: «Отбивать лосось для карпаччо после 19:30 строго запрещено — театру нужна тишина». Оказывается, прямо за стеной находится сцена знаменитого музыкального театра «Савой», и даже бодрые ритмы оперетт Гилберта и Салливана не могут заглушить громыхания высокой кухни. Я не сразу свыкаюсь с мыслью, что лишь кирпичная кладка отделяет эту влажную пещеру от пышного великолепия театрального зала, построенного в конце XIX века. Неплохое напоминание о том, что даже самые знаменитые повара практикуют свое искусство только за кулисами.

Кухня «Савоя» — заведение не из рядовых. Еду вроде той, что готовят тут, большинство из нас пробуют лишь раз или два в жизни. Но во многих отношениях она ничем не отличается от любой другой профессиональной кухни. Духота, шум, напряжение и сквернословие для нее типичны — как и недоступность для посторонних. Профессиональная кулинария, по сути, — эзотерическая традиция, полная родившихся за плотно закрытыми дверьми обрядов. Как выразился первый в истории кулинарный критик Гримо де Ла Реньер, «еда и законы хороши, когда мы не видим, как их готовят»³. Визит на ресторанную кухню сродни сеансу магии с последующим разоблачением: наряду с интересом возникает легкое ощущение святотатства. Однако сегодня многие готовы платить за такую возможность: обед за «столом шефа» с видом на кухню «Савоя» облегчит ваш бумажник на боо фунтов, но отбоя от желающих нет. Несмотря на то, что знаменитые повара вроде Гордона Рамзи и Энтони Бурдена напропалую раскрывают нам подноготную ресторанной кухни, наша завороженность происходящим там только усиливается. Как свидетельствуют названия телепередач Рамзи («Точка кипения», «Кухонные кошмары», «Адская кухня»), в своей медийной карьере он как раз и играет с кулинарными табу, показывая нам то, что видеть не положено.

Мало кому из нас по карману регулярные обеды в «Савое», но сегодня британцы больше, чем когда-либо, привычны к ресторанной по типу еде. Связано это с бумом в индустрии блюд быстрого приготовления, за последние 20 лет почти уравнявшим нас всех с небожителями прежних времен вроде Нелли Мельба. В 1980-е годы охлажденные блюда из магазина Marks&Spencer казались забавной экзотикой до такой степени, что комик Бен Элтон посвятил им целое представление. Интересно, сколько таких порций съел с тех пор он сам и его аудитория? С 1994 по 2004 год объем продаж кулинарных полуфабрикатов в Британии вырос на 70% и продолжает увеличиваться на 6% в год. В среднем мы едим готовые блюда дважды в неделю, а в 2006 году потратили на них 1,6 миллиарда фунтов — почти столько же, сколько все остальное население Европы⁴. Готовые блюда стали, как выразился бы Тони Блэр, «едой для всех и для каждого». Это, конечно, не высокая кухня, но нечто куда более затейливое, чем то, что могли бы себе только представлять в качестве повседневной еды наши предки — тем более в уютной обстановке собственных домов.