Этот промышленный гигант, получающий электроэнергию от весьма сомнительной в экологическом плане гидроэлектростанции «Три ущелья», выпускает автомобили и бытовую электронику в таком лихорадочном темпе, словно никакого завтра для него не существует; собственно, так оно и будет, если в будущем всем городам суждено стать похожими на Чунцин. Несмотря на расположенную рядом ГЭС, многие чунцинские заводы работают на угле, и город вечно окутан удушливым смогом, ежегодно вызывающим преждевременную смерть тысяч людей. В сутки он производит 3500 тонн мусора, все до единой из которых сбрасываются в огромный кратер — за три дня эта свалка увеличивается на объем лондонского Альберт-холла8. По сравнению с Чунцином, Дунтань выглядит таким же незначительным, как та крохотная рыбацкая деревушка, которую он сам должен поглотить. Все сказанное, конечно, не означает, что затея с Дунтанем плоха. Несомненно, при существующем порядке вещей она хороша. Просто это благое начинание ничтожно мало по сравнению с масштабами разворачивающейся на наших глазах экологической катастрофы, которая вызывает беспокойство даже у китайских властей. Как выразился глава Государственного управления по охране окружающей среды КНР Се Чжэньхуа, «сегодня развитие Китая экологически несбалансировано, а когда ВВП страны повысится, ущерб для окружающей среды станет необратимым»9.
Причина трагедии не в самой урбанизации Китая, а в том, как она проходит. Страна повторяет все ошибки Запада, но в куда большем масштабе и десятикратно ускоренном темпе. Разумеется, в конечном итоге не все жители Земли станут горожанами — кто-то же должен будет заниматься сельским хозяйством. Но если мы не научимся строить города по другому, нашей планеты на них скоро просто не хватит. И это возвращает нас к вопросу, ставшему причиной написания этой книги, вопросу, которым люди задаются с тех пор, как одному из них в голову пришла светлая мысль попробовать колоски. Что же нам делать, чтобы избежать катастрофы?
Первые города, рожденные новым типом питания, знаменовали собой конец балансирования человека на грани выживания и зарождение того, что мы называем цивилизацией. Тем не менее принесенная ими свобода никогда не была полной. Приобретя внешний городской лоск, отношения человека с землей в глубинном смысле остались неизменными. Как избранная нами среда обитания, город выражает собой внутреннюю противоречивость нашего образа жизни. Он дает нам кров, но не пропитание. Он дает нам возможность мечтать и в то же время лишает нас четкого представления о нашем месте в естественном порядке вещей. Город — это не добро и не зло, а отражение хаотичного несовершенства человеческого существования. Так или иначе, город — наш общий дом, и от нас зависит, хорошо ли там жить. Вернуться в леса мы все равно не сможем.
Как удовлетворить наши элементарные потребности и при этом оставить место для высоких устремлений? Как по-честному разделить бремя и плоды труда? Как совместить индивидуальную свободу и коллективную справедливость? Эти дилеммы с древних времен волнуют философов и до сих пор остаются в центре внимания политической мысли Запада. В своей самой отвлеченной форме они находят воплощение в традиции утопизма. «Утопия» — это философская уловка; параллельная вселенная, сконструированная в первую очередь для того, чтобы увидеть, каким может быть идеальное общество, освобожденное от пут нашей действительности. Утопия по определению недостижима, но она может послужить вдохновляющим примером при совершенствовании общества в реальных условиях.
Само это слово, которое означает либо «место, которого нет» (по-гречески «у-топос»), либо «благое место» («эу-то-пос»), впервые использовал еще Платон, а в 1516 году сэр Томас Мор выбрал его в качестве намеренно двусмысленного названия для выдуманного им государства. Утопия Мора — это островное королевство, по случайности открытое мореплавателем-португальцем. Оно состояло из 54 примерно одинаковых городов-государств, каждый из которых был расположен так, чтобы соседние поселения не мешали друг другу, но при этом их разделяло не более дня пути. Столица королевства Амаурото стояла на приливной реке и в плане представляла собой квадрат, разделенный на четверти, каждая из которых имела собственную рыночную площадь. Широкие улицы города были сплошь застроены домами, за которыми имелись обширные сады, с энтузиазмом обрабатываемые жителями: «Сады они ценят высоко. Здесь имеются виноград, плоды, травы, цветы; все содержится в таком блестящем виде и так возделано, что нигде не видал я большего плодородия, большего изящества. В этом отношении усердие их разжигается не только самым удовольствием, но и взаимным соревнованием улиц об уходе каждой за своим садом»10.