Читаем Голодный город. Как еда определяет нашу жизнь полностью

За столом политические аспекты еды проявляются с особой наглядностью. Помимо проблем, связанных с получением приглашения, самому застолью всегда присуща иерархия. Для законодателя Солона символизм трапезы сделал ее очевидным инструментом формирования афинской демократии: он велел членам правящего совета регулярно обедать вместе на публике, чтобы демонстрировать народу свое равенство. В 465 году до н.э. на агоре для этой цели была построена особая трапезная — Толос. Это было единственное круглое здание на площади: его намеренно соорудили в виде ротонды, чтобы подчеркнуть — члены совета делят там скромный обед, а не нежатся на ложах, как во время симпосионов. Политическая символика круглого стола знакома всем — со времен короля Артура и до парламентских залов в современных демократических странах нам внушают одну и ту же мысль: подобные собрания подразумевают равенство и дружбу. Но не все политические застолья в истории были построены на такой же справедливой основе.

Римские пиры отличались беспощадной иерархичностью. Гостей рассаживали в строгом соответствии с их положением в обществе: самый высокопоставленный участник находился по правую руку от хозяина, и так далее в соответствии с рангом. Зачастую и у угощения была своя иерархия: унаследованная от греков традиция поровну делить общие блюда во времена империи исчезла из-за необходимости устраивать пиры с максимальным размахом. Те, кто с трудом мог себе это позволить, в качестве компромиссного решения подавали менее высокопоставленным гостям еду попроще. Этот обычай вызывал отвращение у Плиния Младшего. Он писал: «У меня всем подается одно и то же; я приглашаю людей, чтобы угостить их, а не позорить, и во всем уравниваю тех, кого уравняло мое приглашение»40. Плиний, однако, оставался в меньшинстве: для большинства римлян главная цель пира как раз и состояла в том, чтобы подчеркнуть сословные различия.

Среди знаменитых застолий мировой литературы, пир у Трималхиона из «Сатирикона» Петрония занимает нишу где-то неподалеку от чаепития Безумного Шляпника. Честолюбивый нувориш Трималхион пытается впечатлить гостей банкетом, длящимся всю ночь, и подает им такие диковины, как деревянную курицу, «несущую» яйца из теста с крохотными жареными птичками внутри, зайца, украшенного крыльями, чтобы он напоминал Пегаса, и вепря с корзинкой «желудей»-фиников в зубах, окруженного поросятами из пирожного теста41. Подача каждого блюда сопровождается театральным действом: так, вепрь появляется на столе под звуки труб, и одновременно в комнату впускается стая гончих, которые носятся вокруг, пока раб, переодетый охотником, разрезает тушу. На всем протяжении пира неотесанный хозяин потчует гостей своими многословными комментариями: он даже ухитряется испортить впечатление от собственной щедрости, признав, что кабана уже подавали накануне, но гости не смогли его съесть. Застолье превращается в отвратительный дебош: гости мочатся в вазы, пускают ветры и занимаются любовью со всем, что движется.

Насколько достоверно эта сцена в «Сатириконе» отражает действительность, сказать трудно, но на фоне исторических описаний римских convivia publica (общественных пиров) излишества Трималхиона выглядят вполне скромными. На одном из банкетов императора Вителлия, который Светоний называет «знаменитейшим пиром», было «подано отборных рыб две тысячи и птиц семь тысяч», а также блюдо, посвященное богине Минерве, где «были смешаны печень рыбы скара, фазаньи и павлиньи мозги, языки фламинго, молоки мурен, за которыми он рассылал корабли и корабельщиков от Парфии до Испанского пролива»42. По мере того как римляне становились пресыщеннее, а их империя — слабее, общественные пиры превращались в театрализованные постановки: гостям, сидевшим достаточно далеко от императора, даже начали подавать муляжи вместо блюд, что превращало их в простых статистов на этих спектаклях. Чем больше продовольствия закачивалось в бездонную глотку Рима, тем больше уважение к пище сменялось погоней за новизной и излишествами, не знающей аналогов даже на постиндустриальном Западе. Хотя у отдельных людей это вызывало угрызения совести, безудержное показное потребление стало практически обязательным43. Тот факт, что многие простые горожане жили впроголодь, лишь придавало этим излишествам остроты. Когда еда утрачивает ценность в глазах общества, она теряет свою способность сплачивать людей — и просвещать их.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иная жизнь
Иная жизнь

Эта книга — откровения известного исследователя, академика, отдавшего себя разгадке самой большой тайны современности — НЛО, известной в простонародье как «летающие тарелки». Пройдя через годы поисков, заблуждений, озарений, пробившись через частокол унижений и карательных мер, переболев наивными представлениями о прилетах гипотетических инопланетян, автор приходит к неожиданному результату: человечество издавна существует, контролируется и эксплуатируется многоликой надгуманоидной формой жизни.В повествовании детективный сюжет (похищение людей, абсурдные встречи с пришельцами и т. п.) перемежается с репортерскими зарисовками, научно-популярными рассуждениями и даже стихами автора.

Владимир Ажажа , Владимир Георгиевич Ажажа

Альтернативные науки и научные теории / Прочая научная литература / Образование и наука
Агрессия
Агрессия

Конрад Лоренц (1903-1989) — выдающийся австрийский учёный, лауреат Нобелевской премии, один из основоположников этологии, науки о поведении животных.В данной книге автор прослеживает очень интересные аналогии в поведении различных видов позвоночных и вида Homo sapiens, именно поэтому книга публикуется в серии «Библиотека зарубежной психологии».Утверждая, что агрессивность является врождённым, инстинктивно обусловленным свойством всех высших животных — и доказывая это на множестве убедительных примеров, — автор подводит к выводу;«Есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее серьёзной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях культурноисторического и технического развития.»На русском языке публиковались книги К. Лоренца: «Кольцо царя Соломона», «Человек находит друга», «Год серого гуся».

Вячеслав Владимирович Шалыгин , Конрад Захариас Лоренц , Конрад Лоренц , Маргарита Епатко

Фантастика / Самиздат, сетевая литература / Научная литература / Ужасы и мистика / Прочая научная литература / Образование и наука / Ужасы
100 великих загадок Африки
100 великих загадок Африки

Африка – это не только вечное наследие Древнего Египта и магическое искусство негритянских народов, не только снега Килиманджаро, слоны и пальмы. Из этой книги, которую составил профессиональный африканист Николай Непомнящий, вы узнаете – в документально точном изложении – захватывающие подробности поисков пиратских кладов и леденящие душу свидетельства тех, кто уцелел среди бесчисленных опасностей, подстерегающих путешественника в Африке. Перед вами предстанет сверкающий экзотическими красками мир африканских чудес: таинственные фрески ныне пустынной Сахары и легендарные бриллианты; целый народ, живущий в воде озера Чад, и племя двупалых людей; негритянские волшебники и маги…

Николай Николаевич Непомнящий

Приключения / Научная литература / Путешествия и география / Прочая научная литература / Образование и наука