Голодный дом

– Сестра тебя старше, – уверенно заявляет фальшивый Тодд.

– А как ты догадался? Или заметно? – спрашивает фальшивая Салли.

В ухе звучит голос Тодда – настоящего Тодда: «Не останавливайся, Сал, это обманка. Мышеловка». Тодд обнимает меня за талию, подталкивает вперед, мимо стола с бутылками, жестянками, чашей пунша и двумя веджвудскими блюдами с печеньками брауни. Проходим в арку двери, оказываемся в подсобке. Между нами и дверью – человек десять, включая ходячий труп, мумию в погребальных пеленах, тюбик зубной пасты «Колгейт» с красным пластмассовым ведерком вместо крышечки. Ланс Арнотт, замученный, как грешник на старинном изображении ада, перегораживает мне дорогу и стонет:

– Тут какая-то нечисть!

«Это не он», – звучит голос Тодда в ушах.

Ланс хватает меня за отвороты куртки, от него несет знакомой кислой вонью немытого тела.

– Сал, я знаю, что мудак, но не оставляй меня здесь, умоляю!

– Ладно, – шепчу я, – пойдем с нами.

В тот же миг лицо Ланса растекается тонкими струйками, открывая нечто костлявое, жадное и зубастое. Горло сжимается от страха, даже вскрикнуть не могу. Тодд встает между нами, вычерчивает какие-то знаки в воздухе – четкие черные линии появляются и тут же пропадают, – а нечто в маске Ланса Арнотта то возникает, то исчезает, будто мигая, и наконец улетучивается совсем.

– Что за фигня? – ахаю я.

«Я модем отключил, но близнецы проснулись», – говорит Тодд.

Я только теперь соображаю, что слышу его мысленно, телепатически.

На кухне тихо.

Сердце колотится, жилка на шее бьется в такт. Нас замечают, к нам поворачиваются, за нами идут – чувствуют, что мы не как все.

«Не подавай виду, что тебе страшно», – звучит голос Тодда в голове.

Тодд подводит меня к двери. Заперто. Изо всех сил стараюсь вести себя как обычно, хотя страх склизко расползается под кожей. Тодд шевелит пальцами, сплетая невидимый узор, и дверь распахивается. Он выталкивает меня наружу, говорит: «Я их запру» – и, обернувшись, чертит на двери какой-то символ. Снаружи темно. Гляжу в сад, где за кустами чуть виден проулок Слейд.

– Сал, ты на диване забыла, лови! – радостно кричит невесть откуда взявшаяся Ферн, швыряет мне пудреницу «Тиффани».

Я ловлю подарок Фрейи…

Зигзаги темных фейерверков скользят по крапчатому небу, перебирают струны арф, и я лениво покачиваюсь в Мертвом море, так бы здесь и осталась навсегда, но волна боли возносит меня выше шпилей, а потом с силой швыряет на гравий под стенами Слейд-хауса. Передо мной появляется испуганное лицо Тодда.

– Сал! Сал, что с тобой? Сал, ты меня слышишь?!

Кожа лопается, как пузырчатый полиэтилен.

– Да, – хриплю я.

– Оризон схлопывается! Идти сможешь?

Ответить я не успеваю; Тодд рывком поднимает меня с земли – ноги не слушаются, тяжелые, гнутся как резиновые. Делаю шаг, под ступней с треском разлетается что-то хрупкое – пудреница «Тиффани», – и мы с Тоддом бредем по траве, подальше от дома. Доходим до трельяжной арки, увитой глицинией, и там ползучая волна настигает нас и бросает на газон, усыпанный листьями, похожими на раскрытые веера. Так бы вечно здесь и лежала, но Тодд снова ставит меня на ноги, а в мерцающем сиянии ночи Слейд-хаус кажется то плотным, то зыбким, отраженным или преломленным. В сиянии возникают какие-то силуэты, движутся неторопливо, будто знают, что спешить им некуда, то растягиваются длинной вереницей, то собираются вместе. Очертания тел расплывчаты, но лица видны ясно: вот Аксель, вот Анжелика, вот ребята с семинара по Чосеру, вот мои учителя из Грейт-Малверна, вот Изольда Делаханти со своими Барби, вот мама, папа, Фрейя… Тодд тянет меня за собой.

– Сал, бежим!

Бежим… нет, пытаемся бежать, а на самом деле будто проталкиваемся сквозь толщу воды; колючки роз выцарапывают глаза, дорожки выгибаются дугой, сшибают с ног, ветви терновника цепляются за одежду, кусты клубятся, корни высовываются из-под земли и хватают за лодыжки, но черная железная дверца уже близко. Я оборачиваюсь – как дура, ведь в сказках предупреждают, что этого делать нельзя. Силуэты, мигнув, приближаются. Вот Пирс, который сказал, что трахать Хрюшу – это как трахать дохлого кита, только вони больше.

– Сал, открывай апертуру, – говорит Тодд.

Что? А, черную железную дверцу! И как ее открывать?

– А что я должна сделать?

– То же, что и раньше. У меня не получится.

Безликие фигуры все ближе и ближе.

Меня трясет.

– А что я раньше сделала?

– Ладонь к дверце прижала, вот что!

Я прикладываю ладонь к черной железной дверце, толкаю изо всех сил…

Дверца отталкивает мою ладонь.

– Почему у меня ничего не выходит?!

– Ты напугана, страх твою энергию перекрывает.

Снова оглядываюсь. Они в нескольких шагах. Нас сейчас поймают.

– Сал, забудь о страхе, – умоляет Тодд. – Прошу тебя!

– Не могу!

– Можешь!

– Да не могу я…

Тодд прижимает ладони к моим щекам, решительно и нежно целует в губы, шепчет:

– Прошу тебя, Сал.

Мне по-прежнему страшно, но что-то внутри отпускает, рука наливается какой-то силой, дверца распахивается, и Тодд выталкивает меня сквозь проем, за которым…