Голод. Одержимые

— Давай тебе лучше в соски колечки вставим, я прицеплю на них цепочки, буду трахать тебя в задницу и натягивать грудь.

Ох. Картина, представленная в сознании, была настолько острой и порочной, что тело пронзает новая дрожь желания.

— Извращенец, — говорю тихо и почти случайно оттопыриваю задницу. Прикрываю глаза, отдаваясь его силе, своему голоду. — Давай тебе пояс верности, мужской.

— Ты и так его на меня надела, — ведет он меня к ближайшей стене и обдает дыханием шею, убирает волосы на одну сторону. Вырывает ключи из сжатой в кулак от сексуального напряжения руки и бросает на столик у двери.

— Околдовала, сука! Признавайся, баловалась магией в своей деревне?

— Тогда надо спросить, почему я с тобой веду себя как тряпка. Наоборот же должно быть.

— Это судьба, Малыш. Я уже перестал ей сопротивляться, — говорит он и стягивает с меня футболку, шортики. И я переступаю ногами, чтобы снять их окончательно, отдаться воли Макара, как вдруг натыкаюсь на жестяную банку и чуть ли не падаю.

Бл*ть!

Все возбуждение разом спадает, и я выворачиваюсь из объятий. С удивлением смотрю, что Макар уже успел расстегнуть ширинку.

— Ты просто животное! Я не свинья, трахаться в этом сраче! Отвези меня в общагу.

— Хрена с два. Я работал и устал. Ты моя женщина. Вот и займись чем-нибудь полезным.

Вот же скот!

— Полезное я делаю в больнице, а тут даже пальцем не пошевелю, — показываю язык и отшатываюсь, прохожу в сторону кухню, что тоже находится в одной комнате с гостиной и плюхаюсь на вполне себе чистый стул у барной стойки.

— Сам убирайся, — говорю я твердо, но мысленно растекаюсь лужицей, когда он идет ко мне, чеканя шаг почти по-армейски. У него и выправка такая… Строгая и спина всегда прямая.

Снова хочу задать вопрос про его прошлое, открываю рот, но он перебивает.

— Я не умею. Сто лет этого не делал, — примирительно говорит он и подходит к барной стойке в плотную, ставит руки по обе стороны от меня, поражает силой ауры и ростом. Его руки, вылепленные мускулами, кажется, могут убить, но мне ни разу не делали больно. Может быть иногда, но это скорее приятно и возбуждающе.

— Не надейся, — говорю строго, смотря не в глаза, а на широкое плечо, грудь с драконом. — Я не домработница.

— Проблема… — носом он тыкается в мои волосы и вдыхает запах. — Ну тогда может быть компромисс?

— Эм… — заглядываю в глаза с мелькнувшим плутовством. — Какой? Совместная уборка?

Макар отворачивает голову, осматривает комнату и морщит лицо, а потом чётким движением поднимает, сажает меня на стойку. Хочу высказать недовольство, но Макар парой хлопков гасит свет во всей квартире, и я замолкаю. Теперь только ночные огни из окна озаряют его лицо. Сбрызгивая нас разноцветными бликами, как шампанским. Это очень красиво, как картина в галерее модерна.

— У меня есть идея получше, — раздвигает он мне ноги как можно шире и усаживается на стул, так что моя киска оказывается прямо перед его глазами.

О, боже. Сколько можно. Почему внутри бабочки уже превратились в пираний, а плоть начала подрагивать от предвкушения.

— Я не смогу кончить третий раз, — говорю и прикрываю ладонями уже повлажневшую плоть, на это он только облизывает собственные пальцы одной руки, другой убирает мои ладони.

— Я терпеливый, — выговаривает Макар низко, как будто басом, и вставляет пальцы. Не глубоко, но срывает с губ стон и второй рукой тянется вверх, щипает сосок.

— А если я не кончу, — сразу включаюсь в игру и руками берусь за его густые черные волосы. — То ты будешь убираться… Сам… Даже пол вымоешь под моим четким руководством.

Макар на это поднимает брови и с улыбкой врывается пальцами во влагалище до конца, потрясает остротой удовольствия и говорит:

— А если сквиртанешь, то убираешься сама, — делает он паузу и прокручивает пальцами, затрагивая особенную точку, словно струну. Матерь Божья, как же хорошо-то с ним. — Голой и с пробкой в заднице.

Боже, ну почему, почему такие грязные вещи сводят меня с ума и словно обдают пронизывающим северным ветром, желанием прямо сейчас сделать, как он собирается. Все, что он хочет.

— По рукам, — выстанываю я, когда пальцы начинают совершать новый оборот.

Он прикрывает глаза и щипает другой сосок, проворачивает пальцы в вагине и словно задевает струну в моем теле, как в музыкальном инструменте.

Глава 21

Кончик языка жег клитор, пока пальцы развратники творят внутри что-то невообразимое. Проворачиваются то в одну сторону, то в другую, растягивая стенки влагалища, снося мне крышу от ощущений. И я прикусываю губы, сотрясаясь всем телом, чувствуя, как близка к падению. Проигрышу.

Но я держусь, напрягаюсь, пытаюсь вспомнить что-нибудь несексуальное. Например, убийство. Господи, я же видела смерть. Но все мысли подчистую смывает волной легкий укус одной половой губы. Я вскрикиваю, хочу свести ноги, но плечи, бугрящиеся мускулами, не дают этого сделать. Остается только оттягивать волосы и шумно выдыхать горячий воздух с пересохших губ.

— Сдайся, — рычит он, когда пытка продолжается уже больше трех минут, пока мой мозг держится в твердом состоянии из последних сил.